Небо помнить будет - Елена Грановская

Через мгновение дверь в комнатку захлопнулась. Дюмель остался один.

— Прощай… — прошептал он в пустоту.

Часть II

Глава 8

Крохотная церковь, единственная на всю коммуну, существовала на этой земле с конца позапрошлого века. В нее стремились жители со всех окраин Обервилье. В праздники здесь всегда собиралось много народа: яблоку негде упасть. Камерный хор служителей сливался с негромкими, но ровными голосами прихожан — их просьбы исходили из души и сердца, превращаясь в стройные песнопения верующих, обращающихся к Христу. Казалось, что пели сами небеса — ангелы спускались с высоких и недоступных, пронзительно-белоснежных перин и вкладывали в грудь каждого, кто был в церкви — прихожанина, певца из хора, священников — нескончаемую любовь к Богу, и люди воздавали Ему хвалу.

Такого было первое впечатление Дюмеля, когда он впервые вошел в церковь еще совсем маленьким мальчиком и попал на первую в его жизни службу. Но что это был за праздник, Констан уже не помнил. Он спокойно, без капризов выстоял все положенное время служения и совершения таинств, с неподдельным интересом оглядываясь вокруг и в волнении перебирая руку матери. Он почувствовал и ощутил, что в церкви хорошо так же, как и дома с родителями: здесь тепло, светло, никто не зол, все радостны и когда счастливы — поют. Только неотступно следует за тобой взгляд самого главного христианского святого — самого́ Иисуса. Дома его образ висел над кроватью в родительской комнате, но тут он был всюду, наблюдал за каждым твоим шагом. Фрески и витражи, распятие в руках священника и такой же большой мученический образ над алтарем — отовсюду на тебя смотрел сам Бог.

Отец подвел его к алтарному распятию. Теперь Констан мог ближе и лучше разглядеть образ Спасителя. Он увидел Христа — истерзанного, скорбящего, испытывающего муки, но сильного духом, неотступного. Его образ запечатлелся в памяти Дюмеля. Он даже сравнил Его со своим отцом. Тот возвращался домой после долгих и тяжелых недель рыболовства, и Констан несся к нему, желая заполучить долгожданные объятия и крепкие отцовские поцелуи. Он радовался и смеялся, и отец тоже был счастлив наконец увидеться с семьей. Но порой Констан смотрел в его глаза и видел в их глубинах грусть: за маской ярких и лучистых огоньков радужки скрывалась боль, тревога, страшная усталость. Но отец никогда не показывал, что сломлен. Он всегда возвращался таким же, каким и уходил, перед самым порогом пряча свои тревоги и неудачи, не давая повода семье распознать в нем слабость. Горюя сам, отец не хотел расстраивать семью. Только безграничная любовь к супруге и сыну восстанавливала его силы, только благодаря любви он был счастливейшим на свете.

У каждого человека есть отец, и Констан любил своего. И Иисус тоже его отец, только небесный. Обоим отцам знакомо сострадание и милосердие, боль и тревога за родных и прощение. И эти два родителя — небесный и земной — всегда сопровождают Констана по жизни. Страдания и муки, смиренно вынесенные Христом и испытываемые отцом, впоследствии вдохновили Дюмеля на служение Богу. Если отцы встречаются с тягостями лицом к лицу и не бояться принять их на себя, то он, Констан, тоже обретет силу, пронеся на своих плечах все невзгоды, что выпадут на его жизненном пути, узнает свои слабости и пройдет через них.

Констан верил, что становится сильнее, и чувствовал это. Он — самый младший служка при церкви в коммуне. Невысокий, худенький, со всей страстью вслушивающийся в голос священника, ищущий в нем духовность, доверие, силу. Со всех сторон на него смотрит Бог — сильный, могучий, незримо заполняющий собой всё пространство церкви. В своих широких ладонях Он протягивает любовь — свое собственное сердце — людям. Точно так же, как и дарит всю свою безграничную любовь Дюмелю его отец. Констан не отступает от учений Христа. Он знает о добре и зле, уже умеет их различать и опознавать. Сила и могущество Бога — в Его любви, Он полон этой любви, Он такой большой и такой могучий на этих фресках, потому что вмещает в себе горячую сердечность, привязанность к человечеству.

Однажды Констан вместе с другими маленькими служками посетил парижский старинный храм. Это был его первый большой выезд в столицу на экскурсию, организованную приходом церкви Обервилье. С картин, витражей и фресок этого храма за каждым маленьким и робким шагом Констана так же, как и в родной коммуне, наблюдал Иисус. Но Дюмель не верил своим глазам. Он шел и спотыкался, глядя на изображения Христа — и одновременно не на него: образ сильного сложения на распятии, которое он столько лет наблюдал в церкви коммуны, не вязался с теми художественными представлениями мастеров, что много веков назад изобразили Иисуса на этих стенах и в цветных стеклах. Высокий — но худой. Вместо пышных локонов — ниспадающие пряди. Вместо широких и сильных рук — тонкие ладони. Он с безучастным лицом исполнял и выносил всё принятое на себя, худое и блаженное. Маленький Констан не верил, что Христос, сильный духом, слаб телом — Он должен быть могуч и статен! Дюмель возненавидел древних авторов за, как ему казалось, искажение образа Бога. Да, Он жил среди людей, Он им подобен почти во всем и равен, но в Нем есть то, что ни в одной живой душе не было, даже если соединить все живые души на свете — беззаветная и безграничная любовь, которая наполняла Его жилы, Его мускулы, благодаря которой Он возвышался над людьми, благодаря чему был силен. Дюмелю не нужен был Его образ в представлении многовекового парижского храма — он всегда стремился к тому Христу, что жил в церкви Обервилье! Вот Он, истинный Спаситель, надежда человечества!

Констан еще долго помнил эту историю, как увидел двух разных Иисусов — и в то же время это был один Бог. Но почему Он разный? Он должен создавать одно-единственное впечатление — а что так ни отражает силу веры, как сила телосложения, как широта ладоней, в которых поместится весь мир, как пронзительный всепрощающий взор! Дюмель сам стремился быть сильным верой, подобной Христу, и телом: уже обучаясь в католической школе, он правильно питался, занимался физическими упражнениями, соблюдал режимы сна и отдыха и рос крепким мальчишкой. Вместе с ним, так же как он проникнутые христовыми учениями, ученики этой школы, его однокашники старались