Я хочу домой - Эльчин Сафарли

– Научись не думать о сложном, и оно станет простым. Люби, наслаждайся. Сними часы с руки. Ты свободен.

– Ты о свободе воли?

– Именно. Эта свобода открывается тем, кто любит каждый новый день вне зависимости от того, какой он. Пасмурный, солнечный, загруженный или выходной. Уметь любить не дни в своей жизни, а жизнь в своих днях. Это невозможно объяснить, основано на ощущениях…

– Как четвертый уровень понимания Корана?

– Да. Все, что наполнено любовью, часто необъяснимо.

– Мне будет не хватать наших разговоров, Лиман… Может, нам по пути?

– Если это так, то мы еще встретимся.

* * *

Утром я проснулся с мыслью о человеке, который где-то живет и не знает меня, и я его не знаю, с которым мы непроизвольно идем навстречу друг другу. И скоро встретимся.

Вы когда-нибудь думали, что вот сейчас, в эту самую минуту,

в эту самую сию минуточку,

где-то, в портовом городе, может быть, на каком-нибудь острове,

всходит на корабль – тот, кого вы могли бы любить?

Марина Цветаева

Я утыкалась носом в его затылок и могла пролежать так вечность. В эти минуты всей собою проживала настоящее. Границы рушились, и одно объятие становилось всем: городами, встречами, солнцем, сутью, вкусом и океаном. Никуда больше не то чтобы не хотелось, а не было необходимости – все тут, между нами.

Не пугало то, что это могло прерваться. Мы ведь к вечности прикоснулись, души в ней растворились – пусть и иллюзия того, что наш отрезок времени вне земных законов.

Как в детстве, когда заходишь предновогодним утром на кухню и на пороге встаешь на цыпочки, чтобы через окно увидеть, лежит снег или нет. Если взору открывается белоснежная поляна, ты застываешь перед вечной красотой природы и проживаешь мгновение каждой клеточкой.

Не знаю, кто и что решил, но спустя время меня этого объятия лишили. И я умерла. В тот день, когда умер мой сын. Ему было пять лет, миелоидный лейкоз.

Темнота. Я из нее не выбиралась. И не хотелось. Меня вытолкнули. Кто или что – не знаю.

У беды нет слов. Они бесполезны. Поэтому о ней не говорю.

«Умереть и родиться заново – все в одной жизни». Я прочла эти слова тут, в Конье, в одной из книг Руми. У меня так и случилось.

1

На Конью опускается вечер. Как бы тепло ни было днем, с закатом город дрогнет в горной прохладе. Остывают низкие постройки из камня песочного цвета. Дома тут не окрашивают в яркие цвета. Исключительно естественные оттенки.

«Для местных жителей это не важно. Конья – земля дервишей, смиренных путников, живущих тем, что внутри, а не снаружи. Внешнее зыбко, переменчиво. То, что построишь в сердце, останется с тобой навечно».

Хандан уходит в комнату на заключительную пятую молитву. Она присоединится ко мне чуть позже. Перевязываю голову желтым платком, накидываю шерстяной жакет, беру корзину и спускаюсь в сад. Пора собирать фисташки с Рузу.

Я появилась в этом доме на двадцать четвертом километре пригорода Коньи три года назад, в погожие апрельские дни, когда Рузу цвела красно-бордовыми метелками. Я их заметила сразу, как вошла во двор Хандан – остро выделялись на фоне общей каменной желтизны.

С тех пор прожито тысяча девяносто восемь дней. Веду им счет непроизвольно – как срок новой жизни. В последнее время все чаще стала сбиваться, забываю вырывать листы календаря. Значит, срослась с новым, оно больше не настораживает своей непохожестью на прошлое.

Рузу 37 лет, Арзу – 38. Два фисташковых дерева, посаженных Фуатом, мужем Хандан. Ничего больше в саду не прижилось. Может, потому что каменистый горный склон, а может, из-за того, что в Рузу и Арзу – вся жизнь этой земли.

Хандан рассказывала, что фисташковые деревья разделяют на мужчин и женщин. Одно мужское дерево способно оплодотворить своей пыльцой в среднем десять женских.

«Фуат, да упокоит его душу Аллах, пробовал сажать около Рузу еще несколько фисташек. Сгнивали на второй месяц. Рузу страстная, сильная и ревнивая. Мне кажется, эти деревья – наши с Фуатом отражения».

О том, что плоды созрели, Рузу объявила три дня назад. Окна моей комнаты смотрят на могучую красавицу сада, и с первыми лучами солнца из гущи ее кроны стали доноситься короткие щелчки – так трескается скорлупа созревших орешков.

Утром я еле дождалась появления тетушки Хандан, чтобы сообщить приятную весть. Полы в доме заскрипели на рассвете: Хандан, как всегда, пошла готовиться к утренней молитве, после которой начнет делать завтрак. Варить кофе в турке, подогревать слоеный пирог со шпинатом, зажаривать яйца в маленькой медной сковороде. Как все будет на столе, она тихонько приоткроет мою дверь – посмотреть, проснулась ли я, чтобы накормить меня перед уходом на фабрику. Обычно к ее появлению я уже одета.

Хандан входит в комнату. Открываю окно, вдыхаю еще не прогревшийся воздух нового дня. «Тетушка, сегодня я проснулась на треск Рузу. Фисташки созрели!» Она улыбается: «Пусть денек подсушатся на солнце. Думаю, завтра и Арзу затрещит. В пятницу вечером пойдем собирать урожай». В полдень находиться вблизи фисташкового дерева опасно: под прямыми лучами солнца листья выделяют ядовитые эфирные масла.

…Корзина наполовину заполнена. Вот-вот придет тетушка и начнет собирать плоды Арзу. «Рузу подпустила тебя к себе. Как-то мне со сбором урожая помогала Гюльбахар из Синего тупика. Листья, несмотря на ночь, стали так сильно пахнуть, что у девчушки разболелась голова. Ты полюбила Рузу. А когда любишь то, что делаешь, оно идет тебе навстречу».

Сажусь передохнуть под густыми шаровидными кронами Рузу. По Конье эхом разливается азан. Закрываю глаза. Влажный ветер слегка обветривает губы. Мне хорошо, я тут, в этой минуте настоящего.

Я долго шла, чтобы обрести спокойствие, исцелиться от боли прошлого. Обошла много городов, священных мест, узнала сотни людей. Но все оказалось просто: чтобы получить желаемое, нужно было остановиться. Обратиться в себя и увидеть то, что так рьяно искала. Я забросила сад внутри себя, перестала заботиться о цветах, суматошно гоняясь за бабочками.

Все в нас, надо только это увидеть. Тогда для чего мы продолжаем путь? Чтобы делиться друг с другом тем, что возвышает нас, а не уничижает.

В книге Руми вычитала: «Когда бы доверяли не словам, а истине, что сердцем познается, да сердцу, что от истины зажжется, то не было б предела чудесам».

2

Яхмур рассматривает мои руки. На них мелкие царапины, подушечки пальцев покраснели. Она не удивляется: «Фисташки созрели!» Моя девочка знает, что после сбора урожая на руках остаются ссадины от веток и розовый оттенок сорванных плодов, зеленеющих после сушки.