Постправда: Знание как борьба за власть - Стив Фуллер

Постистина – отпрыск, от которого исследования науки и технологий (STS) всегда старались откреститься, не в последнюю очередь в недавней передовице, опубликованной в главном профессиональном журнале Social Studies of Science [Sismondo, 2017]. Но к заслугам STS можно с полным правом отнести то, что они в своей собственной исследовательской практике закрепили – если не сказать изобрели – по меньшей мере четыре общих сюжета постистины, познакомив с ними и широкую публику:

1. Наука – то, что образуется, когда опубликована научная статья, а не то, что обеспечило возможность публикации статьи, поскольку реальный ход исследования всегда открыт для множества противоборствующих интерпретаций.

2. Истиной в науке считается институализированная контингентность, которая, если ученые выполняют свою работу, со временем будет преодолена и заменена, не в последнюю очередь потому, что это, видимо, единственный имеющийся у них способ продвинуться в своих областях исследования.

3. Консенсус – неестественное положение в науке, он требует фабрикации и поддержки, что является работой, которую легко недооценить, поскольку большая часть ее осуществляется за кулисами, в процессе коллегиального рецензирования.

4. Основные нормативные категории науки, такие как «компетенция» и «экспертиза», являются довольно растяжимыми, поскольку их условия определяются силовой динамикой, устанавливающейся между специфическими коалициями заинтересованных сторон.

Однако STS говорят, да недоговаривают. Удивительно, особенно со строго эпистемологической точки зрения, что STS шарахаются от этих сюжетов всякий раз, когда такие политически нежелательные элементы, как отрицатели климатических изменений или креационисты, присваивают их, эффективно используя в собственных целях. В обычном случае это можно было бы считать «независимым подтверждением» значимости этих сюжетов, поскольку такие нежелательные элементы доказывают, что не нужно быть политкорректным ученым, работающим в области STS, чтобы найти этим сюжетам полезное применение. В этом отношении специалисты по STS, похоже, забыли различие между контекстами открытия и обоснования, известное по философии науки. Нежелательные элементы на самом деле помогают STS, показывая надежность их основных идей, поскольку это люди, которые в остальных отношениях мало в чем сходятся с нормативной ориентацией большинства ученых, работающих в области STS, и при этом они смогли приспособить эти идеи в своих целях, во всяком случае, в той мере, в какой эти нежелательные элементы сами так думают [Fuller, 2016a].

Конечно, ученые, работающие в области STS, имеют полное право протестовать против любого индивида или группы, которых они считают политически нежелательными. Однако это политическое, а не методологическое сражение. STS не должны спешить с обвинением нежелательных элементов в «неверном применении» означенных идей, не говоря уже о том, чтобы извиняться за профессионалов того или иного исследовательского поля, применяющих эти идеи, а также цензурировать их или каким-либо образом ограничивать. Напротив, они должны прислушаться к мудрости Оскара Уайльда и попросту согласиться с тем, что подражание – самая искренняя форма лести. STS дали возможность таким нежелательным элементам начать собственную игру, а если ученые, работающие в области STS, слишком робки, чтобы самостоятельно отстаивать свои партийные интересы, в ответ они могут помочь желательным элементам в том, чтобы поднять общий уровень игры.

Рассмотрим бесконечные споры вокруг преподавания эволюции в США. Тот факт, что разгромить теоретиков разумного замысла на научных основаниях не так легко, как креационистов «молодой Земли», означает, что, когда их противники-дарвинисты используют свой эпистемический авторитет, как если бы теоретики разумного замысла были «просто» креационистами, обнажается сама политика этой ситуации. Так, в отличие от предшествующих судебных слушаний по вопросам креационизма, в деле «Китцмиллер против Школьного округа Довер» 2005 г., в котором автор этих строк выступал свидетелем-экспертом со стороны защиты, судья отказался вникать в тонкости философии науки и обратился к грубому социологическому факту, состоящему в том, что большинство эволюционистов не считают разумным замысел этой научной теории. Дарвинистам хватило этого, чтобы выиграть битву, но хватит ли, чтобы выиграть войну?

Те, кто следил за «эволюционным развитием» креационизма в теорию разумного замысла в последние 40 лет, мог бы прийти к выводу, что дарвинисты на самом деле поступают недобросовестно, поскольку они не принимают всерьез то, что теоретики разумного замысла пытаются играть по правилам дарвинистов, подчеркивая признанные самой наукой лакуны в неодарвинистской теоретической конструкции. В самом деле, спустя десяток лет после дела Китцмиллера мало доказательств того, что американцы стали относиться к Дарвину с большей симпатией, чем до суда. И никто не считает, что президентство Трампа вскоре изменит эту ситуацию.

STS официально отказались от позиции, характерной для мира постистины, в 2004 г., когда Бруно Латур выбросил белый флаг в «научных войнах», которые к тому времени бушевали уже почти 15 лет, – они стали интеллектуальным последствием произошедшей после холодной войны переоценки государственного финансирования науки, в которой заметную роль сыграла демистификация, проведенная в русле STS [Ross, 1996; Fuller, 2006b]. Показательны условия капитуляции, представленные в работе Латура [Latour, 2004; Латур, 2015]. Латур, по сути, взял на себя вину за STS, то есть за исследования, которые научному истеблишменту показались более разрушительными, чем того желала сама эта область исследований. Покаявшийся Латур говорит, что STS – это просто эмпирическая тень полей, которые они изучают. По сути, исследования науки и технологий повышают консенсус там, где он есть, показывая, как он поддерживался, и точно так же усиливают разногласия, если они присутствуют, показывая, как они сохранялись. В этом случае знаменитое методологическое требование Латура «следовать за акторами» абсолютно созвучно позитивной оценке паразита как ролевой модели, данной Мишелем Серром [Serres, Latour, 1995; Fuller, 2000b, ch. 7]. Если исследования науки и технологий и кажутся «критическими», то это лишь непреднамеренное следствие многих политических и практических проблем, связанных с наукой и технологиями, которые на самом деле остаются нерешенными. STS нисколько не способствуют установлению нормативного статуса этих вопросов. Они просто прорабатывают их и в процессе такой проработки, возможно, напоминают людям о том, о чем они в ином случае, может быть, хотели бы забыть или что они хотели бы проигнорировать.

Со стороны Латура это была довольно значительная уступка. В конце концов, в работе, которая сделала его интеллектуальной звездой, а именно в книге «Нового времени не было» [Latour, 1993; Латур, 2006], Латур попытался универсализировать то, что основополагающая Эдинбургская школа STS назвала принципом симметрии, то есть методологический принцип, ассоциирующийся с «натуралистическим» в широком смысле подходом к социальным исследованиям, согласно которому одни и те же причинные факторы должны рассматриваться при объяснении любых эпизодов истории науки и технологии независимо от того, какими мы их считаем сегодня – «хорошими» или «плохими» [Bloor, 1976]. Смелый на первый взгляд ход Латура, благодаря которому он остался любимцем «постгуманистов», состоял в таком расширении этого принципа, чтобы в социальных объяснениях не было привилегий не только у наших ценностных предпочтений, но и у любого чувства видового шовинизма, требующего исключительных прав человека на реализацию тех состояний мира, для которых необходимо участие нечеловеческих существ.