Сердце ночи - Татьяна Корсакова

Степан хотел закричать, предупредить друга об опасности, но не смог. На плечо легла тяжелая ладонь Врана, и все силы враз закончились. На ногах бы удержаться.

– Смотри, пограничник, и запоминай, – сказал Вран ласково.

Степан смотрел. Только и оставалось, что беспомощно наблюдать, как тварь обходит Игната со спины, тянет костлявые руки, высовывается из разверстой пасти длинный-длинный язык, как впивается Игнату пониже затылка, присасывается, словно пиявка. Кинуться бы, помочь, но велено смотреть, и приказу этому противиться нет сил.

А Игнат и не замечал, и не чувствовал ничего. Или чувствовал? Вот дернулся уголок рта, и по бороде потекла струйка слюны, вот глаза начали стекленеть и терять осмысленность. Вот кожа, снова сначала побледнела, а потом и вовсе посерела, отдавая и цвет, и силы присосавшейся твари. А тварь та, наоборот, наполнялась чужой силой. Даже волос ее делался густым и блестящим, а груди наливались точно молоком, покрывались синими пульсирующими жилами.

– Холодает что-то… – Игнат, наверное, давно упал бы, если бы не длинный язык безвременницы, который, точно канатом, удерживал его на ногах.

А остальные твари уже приближались, опасливо озираясь и шипя, обходили Степана и Врана, окружали Игната, готовились присоединиться к пиршеству.

Сил только и хватило, чтобы просипеть:

– Пусти…

Вран отпустил, убрал руку, сказал весело:

– Ну, пограничник, покажи, на что способен.

Ни на что он не способен, но друга нужно спасть. Если начать стрелять, то в Игната он попадет быстрее, чем в безвременницу. Значит, придется голыми руками.

Дальше Степан не думал. Выдернул из-за голенища охотничий нож, поудобнее перехватил костяную рукоять, полоснул лезвием по языку-присоске, пресекая эту губительную связь. Завизжала, совсем по-бабьи замахала руками безвременница, кинулась на Степана.

Как нужно поступать, он не знал, все как-то само собой вышло. Сначала попробовал пырнуть тварь ножом, целился в сердце. Да только откуда ж у нежити сердце? Лезвие прошло насквозь, не почувствовав никакой преграды, и рука почти по локоть провалилась между вислыми грудями безвременницы, а лицо оказалось близко-близко от ее ухмыляющейся пасти. «Убьет, – мелькнула в голове равнодушная мысль, – присосется тем, что осталось от языка, и высосет силы до последней капельки. И хорошо, если только силы, а не саму душу…»

Действовать Степана заставили страх и омерзение. Отшвырнув бесполезный нож, он правой рукой ухватил безвременницу за язык, почувствовал в руке мерзкое – склизкое и извивающееся, но ведь почувствовал же! Ухватил, крутанул вокруг запястья, притянул сипящую тварь к себе, и левой рукой, той самой, на которой полыхал серебром потайной ключ, приложил по лобастой башке. Вот прямо ключом и приложил…

Безвременница издохла почти сразу же: просыпалась к ногам серыми грибными спорами, ушла под землю черным туманом. А остальные твари попятились, нападать больше никто из них не спешил, ни на Игната, ни на Степана. Почуяли его силу?

Думать об том не хотелось, а хотелось сильно, до крови, разодрать левую руку. Потайной ключ все еще полыхал и будто бы рвался на волю. Степан бы и разодрал, если бы не Игнат.

– Что это было? – Голос Игната звучал слабо, словно приятель только-только проснулся или тяжело заболел. А чего бы и не поболеть, после того как из тебя едва душу не высосали? – Что за гнусь такая, Степа? – Игнат спрашивал, и так же, как Степан руку, скреб свою шею, аккурат в том месте, где остался след от смертельного поцелуя безвременницы.

– Так ты ее увидел? – Степан спрятал руку за спину, сцепил зубы, пережидая этот почти нестерпимый зуд.

– Что значит увидел? – недоумевал Игнат. – Я все видел! Как она на тебя кинулась, как ты ее зашиб.

– А то, как она тебя чуть до донца не высосала, значит, не заметил? – Не хотел он издеваться над другом, просто пытался во всем разобраться. – На шее у тебя что, как думаешь?

– Они могут являться простым людям. – Вран шагнул к Игнату, крепко сжал его запястье, убирая руку от шеи, всматриваясь в белесый рубец. – Иногда вот как сейчас, из-за страха или боли. – Он поскреб когтем рубец, а потом дунул Игнату в затылок. Так мамки дуют детям на разбитые коленки. Вот только Вран не мать, и Игнат не коленку разбил… – А иногда показываются специально. Но это уже в самом конце, когда у человека не останется сил, чтобы с увиденным совладать. Безвременники до конца дело редко доводят, живой человек им нужнее мертвого, живым можно долго кормиться. Особенно если за пределы границы его не выпускать. Это уже потом, когда поживиться, считай, нечем, они человеку являются в своем истинном обличье. А иногда и в другом, куда более страшном.

– И что с человеком? – Игнат тереть шею перестал, но выглядел все равно напуганным.

– А человек теряет разум, – сказал Вран весело. – Если сил в нем еще хватает, чтобы за границу выйти, то и выходит дурачком безмозглым. – Все тем же ласковым жестом он стер с Игнатовой бороды дорожку слюны. – А если сил нет, то остается бродить у границы, пока не станет таким же, как они. – Ногой он пнул на глазах загнивающий, смердящий мертвечиной язык безвременницы.

– Почему за язык я ухватиться сумел, а нож насквозь прошел? – спросил Степан, вытирая руки о влажный мох.

– Потому что по языку к ней человеческая сила идет. Есть сила, есть плоть. Безвременников испокон веков только так и ловили, за язык.

Испокон веков… Сколько ж он на свете живет, если все это знает?.. Уточнять Степан не стал, испугался ответа. Вместо этого спросил о другом:

– С Игнатом теперь что станет?

– Ничего не станет. – Вран погладил по голове свою птицу. – Слишком мало времени прошло с того момента, как безвременница к нему присосалась. До заката походила бы за ним следом, как привязанная, вот тогда бы точно все, а так только шрам останется да способности кое-какие.

– Какие? – оживился Игнат. Про подарки и способности ему было интереснее, чем про болезни и смерть.

– Тот, кого безвременник поцеловал, но до конца не высосал, начинает видеть кое-что, то, что другим не под силу.

– Тайные пути? – спросил Игнат и покосился на Степана. Ох, не любил дружок закадычный, чтобы у кого-то было что-то лучшее, чем у него самого. Вроде и дар этот ему не особо нужен, а все равно отобрал бы у Степана с радостью, даже глазом бы не моргнул.

– Нет. – Вран покачал головой. – Пограничником не всякий стать может. Если только один на тысячи. На то в человеке должны найтись особые способности. Их только разбуди – и готов пограничник. – У тебя что-то иное откроется. Думаю, к бабам ключик подбирать научишься. – Вран усмехнулся. – Слюну безвременниц раньше использовали, когда зелье приворотное готовили.