Москва силиконовая - Маша Царева

«1:0! – ликовала я. – 1:0!»

* * *

– Поздравляю, солнышко! Я думала, ты совсем рохля, но вот как оно вышло! – Инесса радовалась за меня так искренне, словно я была ее дочерью, сделавшей первый шаг, или ее любовником, впервые оставшимся на всю ночь, или ее любимыми джинсами, которые однажды утром вдруг застегнулись без обычных акробатических экзерсисов с втягиванием живота и поджиманием ягодиц.

Денис и Алена тоже поздравляли меня наперебой, но при этом не могли скрыть кривизны ухмылок. Только выпив дешевого кисловатого шампанского, немного смягчились. Наверное, договорились между собой, что я в любом случае хронический лузер, которому один раз чудом повезло.

Мои же собственные чувства являли собою сложносочиненный коктейль из удивления собственному цинизму, гордости за внезапно проснувшуюся во мне изворотливость, надежды, что, возможно, теперь дела мои пойдут в гору, и страха, а что же в этом случае будет со мною, во что же я тогда превращусь?

Здравствуйте, меня зовут Дронова Дарья, и я продаю счастье – порционно, в небольшом, но вполне достаточном для самореализации количестве, 330 мл в каждую руку.

Попробуйте убедить меня в обратном, натравите на меня неофеминисток, которые будут бить себя сухопарыми кулачонками в чахлую грудь и доказывать, что объектом этой циничной торговли является вовсе и не счастье, а стереотипы и бабья дурь. Нападки настолько банальны, что я давно к ним привыкла и легко отобью вашу слабую подачу, загоню вас в угол, выверну наружу ваши же глубинные комплексы, и вы даже не узнаете, что в этот момент я буду чувствовать себя полным дерьмом.

* * *

Вот таким образом на тридцать пятом году жизни мне вдруг открылся дьявольский смысл свободных денег. Я разгадала их тайну, услышала их мелодию, вникла в их романтику, постигла их магию.

Впервые в жизни я отправилась в магазин и повела себя не как практичная фрау с замашками антиглобалиста, а как молодая легкомысленная женщина, то есть накупила кучу ненужной, но столь необходимой для душевного равновесия ерунды. Впервые в жизни я поняла, зачем женщине три пары почти одинаковых туфель. Я купила коллекционные духи L’Artisan, до последнего не веря, что я действительно готова отдать такие деньги за флакон с ароматной жидкостью. Купила серебряный кубок с инкрустацией. Зачем, спросите, мне серебряный кубок? С точки зрения практичности, незачем, но ведь Федор успел привить мне вкус к хорошему вину, а с какой стати я, самостоятельная, успешная женщина, должна пить хорошее дорогое вино из банальных икеевских бокалов? Я купила шелковое кимоно с аистами. И льняное постельное белье. И четыре вязаных платья. И массивный серебряный браслет с гранатами. И темные очки. И кучу деликатесов в «Глобус гурме» – и фуа-гра, и икру, и нежное крабовое мясо, и бельгийские шоколадные конфеты. Почему у меня не может быть праздника непослушания? Я столько лет жила как аскет, как монашка, с картошки на гречку перебивалась! Ах да, и еще нижнее белье. Роскошное нижнее белье, кружевное, тонкой работы.

Естественно, мне захотелось выгулять обновки, и я напросилась в гости к старой приятельнице, художнице Лидочке. Так сложилось, что близких подруг у меня нет, я слишком замкнута и скрытна. Но если считать ближайшей подругой ту, которую я знаю дольше всех, то это и будет Лида. Мы познакомились детьми, вместе ходили в балетную студию, откуда меня в конце концов выгнали за плохую выворотность, а Лидочку – за хроническое раздолбайство. С тех пор мы иногда созванивались и встречались.

На мне был эффектный деловой костюм с приталенным пиджаком – его строгость компенсировал приколотый к карману огромный искусственный цветок, и знатоки моды сразу поняли бы, что цветок стоит дороже костюма. Алые туфли на шпильке – вызывающие, прекрасные, превращающие в крошечную ножку Золушки мой банальный тридцать восьмой размер. Сумочка из кожи питона, шелковые чулки. На раскрасневшемся от сознания собственной привлекательности лице – тонкий слой дорогой косметики.

По пути я купила во французской кондитерской торт со взбитыми сливками и бутылочку «бейлиса».

Лида встретила меня в восточных шароварах и заляпанной краской майке. Босоногая, непричесанная, ненакрашенная.

– О… ты?! – воскликнула она, пропуская меня в квартиру. – Ну ничего себе… Вышла замуж за олигарха, что ли?

– Почему сразу за олигарха? Сама заработала! – скидывая туфли, лениво протянула я.

– Да? – с недоверием переспросила Лида. – И каким же образом?

– Это так ты за меня радуешься? – я усмехнулась. – Ставь чайник, давай лучше есть торт.

Она приняла промасленную картонку из моих рук и взглянула на ценник:

– Дронова, ну ни фига себе… С каких это пор ты с легкостью отстегиваешь восемьсот рублей за торт?!

– Ты просто его еще не пробовала, – отмахнулась я. – Это ведь не фабричный торт, а hand-made. И вообще, какая разница… Это мои первые заработанные деньги. На что их еще потратить, кроме как на удовольствия?

– Ну не знаю… – поежилась Лида. – Можно было бы отложить… Неизвестно же, когда такая сумма обломится в следующий раз.

– Об этом я и хотела рассказать, – усевшись на шаткую табуретку (я давно заметила, что художники по непонятной причине изнашивают мебель до состояния, когда она сама распадается в щепки), я закинула ногу на ногу. – Поставь чайник.

Лида слушала меня с каменным лицом. Даже к торту не прикоснулась. Причем она выглядела такой брезгливо изумленной, как будто я рассказала, что на досуге подрабатываю, делая минет в туалете Курского вокзала. Не знаю, то ли это меня так разозлило, то ли в глубине души была с ней согласна, поэтому так и обиделась, то ли во мне незаметно проявилась отвратительная черта по-сучьи демонстрировать превосходство окружающим. Но я зачем-то начала говорить о том, что не понимаю, ну как можно жить вот в таком убогом интерьере, каждый день сидеть на такой убогой табуретке, пить дешевый «липтон» из икеевских чашек и чувствовать себя при этом человеком.

– Ну вот когда ты в последний раз покупала себе туфли, когда? – спрашивала я растерявшуюся Лиду, которая беспомощно хлопала белесыми ресницами и уже начинала плаксиво выпячивать нижнюю губу. – Посмотри на себя, тебе тоже давно надо было найти себе нормальную работу! Никто не говорит о том, чтобы бросать картины. Но в наше время творчество приносит доход единицам! Тебе не стыдно ходить с такой стрижкой, без маникюра? Тебе всего тридцать пять, а ты себя совсем запустила!

– Дело в том, Даш, – наконец пришла в себя она, – что будь у меня больше денег, я бы все равно выглядела точно так же. Меня это не интересует, понимаешь? Я бы тратила все на путешествия, я бы на месяц выезжала на натуру и писала, писала… А вот ты… Ты стала другой. Дерганой, злой какой-то.

– Да уж, мне приходится крутиться. Встаю в половине девятого, ложусь за полночь. Но это того стоит. – Я покачала ногой, обутой в алую замшевую туфлю.

Эти туфли обошлись мне в целое состояние, я четверть часа перетаптывалась у красиво подсвеченной витрины в надежде, что у меня зрительная галлюцинация, двоятся ноли на ценнике, потому что пара башмаков просто не может стоить столько, если она не инкрустирована пятикаратниками. Я медитировала у витрины, пока на меня не обратила внимание продавщица, которая мигом сделала стойку на блеск в моих глазах, уверенно затащила меня внутрь и, подавив кокетливое сопротивление, заставила примерить туфли. И я вдруг поняла, что жизнь на двенадцатисантиметровых каблуках может быть удовольствием, а не пыткой. Туфли оказались удобными, как плюшевые тапочки, и, зажмурившись, я протянула триумфально улыбающейся продавщице кредитку.