Три пятнадцать - Джослин Джексон

За последний фотоконтейнер я взялась, раздосадованная тем, что пока нашла лишь снимок пса, которого Лиза сбыла с рук три года назад. Если бы детектив из телесериала порылся в моей комнате, он наверняка узнал бы мой возраст, имя моего лучшего друга, что я ненавижу математику, но люблю естествознание и что у меня зависимость от клубничной жвачки, которая, как уверяет Босс, испортит мне зубы. Очень хороший детектив нашел бы под отлетевшей половицей стратегический запас тестов на беременность и сделал бы кучу интересных выводов о моей несуществующей половой жизни. В Лизиной комнате не было ничего интимнее трусиков, по которым я догадалась, что моя мама предпочитает танга.

В последнем контейнере лежали только фотоальбомы, которые Босс купила на распродаже в «Доллар Дженерал». Лиза называла альбомы Старыми Девами, во-первых, из-за вычурных обложек с цветочками (словно для весенней свадьбы!), а еще потому, что «никто не засунет ни единой фотографии между их девственно-белыми страницами».

Я стояла на коленях, озираясь по сторонам. Искать больше негде. Презрительно фыркнув, я по одной вытащила Старых Дев из контейнера, чисто для самоуспокоения.

Из третьей выпал бархатный мешочек, темно-фиолетовый, по длине и ширине почти такой же, как Старая Дева. Открыв альбом, я увидела, что Лиза вырвала кучу пустых страниц и на их место положила мешочек. Цветом бархат напоминал мешочки, в которых продают виски «Краун Роял», только ведь моя мама не пьет. К тому же мешочек растянулся так, словно в нем лежало нечто прямоугольное, а не бутылка.

– Завтрак! – заорала с кухни Босс в самый неподходящий за всю историю момент.

– Секунду!

Я потянула за шнурочек, открыла мешок, наклонила, и из него выскользнула деревянная коробка. Впереди на ней была золотая защелка, к счастью, без замка. Я поглубже вдохнула, чтобы успокоиться, нажала на защелку и подняла крышку.

Что это, я сообразила не сразу. Внутри коробку обтянули тем же фиолетовым бархатом и разложили по углублениям странный набор: две розовые трубки, большую и поменьше, гладкие каменные шарики, каждый размером с резиновый мячик-попрыгун, и что-то маленькое, кривое, цвета слоновой кости. Я взяла ту трубку, что побольше. С одного конца она была тупой, с другого конусообразной, на ощупь прохладной и слишком тяжелой для пластика. Я встряхнула трубку – внутри что-то загремело. С плоского конца на трубке нащупывалась неровность. «Крышка», – с бешено бьющимся сердцем подумала я, но, едва сдвинула ее, трубка ожила и завибрировала. Я выронила трубку и взвизгнула от страха.

– Яичница стынет! – крикнула Босс.

– Ради бога, оставь меня в покое хоть на секунду! – заорала в ответ я. Прозвучало по-настоящему зло, Босс не ответила, и я вдруг испугалась. А если Босс оскорбится, решит задать мне перца и застукает в Лизиной комнате среди жутких интимных игрушек?

Брошенную трубку я подняла, словно дохлую мышь – кончиками пальцев, но потом сообразила, что ее нужно отключить, иначе будет гудеть в своей коробке, пока Босс по звуку не разыщет. Я схватила трубку за основание, с негромким «Фу-фу-фу!» повернула крышку, сунула трубку в коробку, коробку в мешочек, мешочек в альбом, альбом в фотоконтейнер, который задвинула подальше под койку. Поднявшись, я попятилась к двери и выглянула в коридор. Никого.

Я бросилась в ванную и вымыла руки такой горячей водой, что кожа покраснела. Жаль, «Клорокса» под рукой не оказалось. Интересно, Лиза брала эту коробку в лес на «друидство»? От таких мыслей снова захотелось вымыть руки.

– Хорош в детство играть! – зашипела я на Мози в зеркале.

На моей памяти мама ни разу не приводила домой бойфрендов, хотя мужчины звонили, спрашивали ее, а сообщений не оставляли. Порой я слышала, как она возвращается домой часа через три после закрытия «Вороны». Разве я не в курсе, что Лиза любит мужчин, а те отвечают взаимностью? К тому же теперь я знаю ее самый главный секрет. Он связал нас в тысячу раз сильнее, чем коробка с мерзкими гуделками, сильнее, чем ее религия, в которой не почитается ни один из известных мне богов.

Когда я пришла на кухню, Босс мыла посуду у раковины.

– Привет, солнышко, завтрак на столе! – как ни в чем не бывало проговорила она.

Я пронзила затылок Босса испепеляющим взглядом, но она ничего не почувствовала. Моя тарелка стояла на обычном месте – перед стулом у здорового Лизиного бока. Сегодня на то место садиться не хотелось. Я устроилась напротив Лизы, спиной к Боссу, и придвинула к себе тарелку.

– Привет, Лиза!

Мама заглянула мне прямо в глаза, издала звук, означающий «Мози-детка», и меня снова захлестнуло счастье, такое, что захотелось перегнуться через стол и поцеловать ее в инсультную щеку. Но я лишь сидела, болтала ногами и смотрела на нее до тех пор, пока Босс не поторопила:

– Ну, ешь свой завтрак!

– Не хочется.

– Тебе нужен белок.

Я закатила глаза, и здоровая часть Лизиного рта дернулась вверх, словно мама тоже смеялась над глупостями правильного питания. Словно мы обе понимали: Босс не имеет никакого права заставлять меня есть.

– Не хочешь остаться дома? Если что, я выходной возьму.

Как представила целый день с Боссом, по-бабушкиному доброй, рассудительной и безотказной, ледяные мурашки побежали по спине табунами. Знай Босс, что я горластый кукушонок, которого Лиза притащила в ее гнездо, стала бы обо мне заботиться и пичкать остывающей яичницей? Жареные яйца смотрели на меня золотыми глазищами желтков. Недобро так смотрели.

– А контрольная по обществоведению? Я выметаюсь. – Заговорщицки улыбнувшись маме, я схватила тост, оттолкнула стул и чуть ли не рысью бросилась к входной двери, потом на улицу, подальше от проницательных глаз Босса.

К автобусу я пришла заранее, а когда тащила рюкзак на свое обычное место в хвосте, Красавец Джек Оуэнс поднял голову и убрал со лба длинную белокурую прядь.

– Привет, Мози! – сказал он.

– Привет! – пролепетала я, застыв на месте.

Наверное, я так и стояла бы разинув рот, пока не потекла бы слюна, но автобус дернулся, и меня швырнуло в хвост салона. Я плюхнулась на свое место, но тут КДО обернулся и одарил меня улыбкой. От этой кривоватой улыбочки через плечо у тысячи девиц из группы поддержки трусы попадали бы, раз-раз-раз, одни за другими.

Я быстро пригнулась и включила телефон. Большие пальцы набирали «ОМГ КДжекО знает мое имя», когда я заметила, что Роджер уже прислал пару сообщений. Первое, «#пропавших детей=0», пришло еще вчера.

Я закатила глаза. Роджер решил кровь из носу выяснить, где два года бродила моя мама и откуда взялась я. Вчера вечером он прислал пятьсот миллионов эсэмэсок, изложив свой безумный план в таких сокращениях, что мне показалось, будто я переписываюсь с местным клубом компьютерных гиков. Сотовый я отключила, когда Роджер написал, что шерстит архив новостей, дабы выяснить, сколько малышей таинственным образом исчезло за неделю, когда Лиза сбежала из дома. В расчет принималась только территория между Иммитой и Пэскагулой. Видимо, он не нарыл ровным счетом ничего, что совершенно неудивительно. Сама идея по гугловским картам восстановить маршрут, по которому пятнадцать лет назад скиталась хронически торчащая Лиза, – дохлый номер.