Стальная метель - Андрей Лазарчук

Он протянул ему левую руку с диперанским оручем.

Смотритель долго, прищурясь, всматривался в письмена.

— Да, господин поручный, вижу, вижу… Что ж вы сразу не сказали, я бы велел палату протопить.

— Не стоит. И не говори никому, что мы тут были. Лошади для эстафеты есть?

— Есть-то есть, да только скверные они. Не знаю, что и делать. Будто кто порчу навёл…

— Пойду посмотрю, — Пуня встал. — Пока баня топится да ужин преет. В порчах я толк понимаю… Проводишь?

Они со смотрителем вышли, через пару лепт смотритель вернулся.

— Он что, колдун? — тихо спросил, присаживаясь.

— Колдун, — подтвердил Фриян. — И не последний.

— А наша бабка померла летом, наследников не оставила. Я уже депешу посылал, да без толку. А лошади как притравленные — дурные на голову и едят плохо.

— А среди людей такого не было? — спросил Фриян.

— Было, — сказал смотритель. — Человек семь по осени чем-то прихватило: бредили да есть не могли. Но отпоили их понемногу, все живые… были. Теперь уже не все.

— А чем отпаивали?

— Да по простому — вино в рот лили, молоко, яичную болтушку. Постепенно в ум вошли.

— Ясно… — Фриян кивнул Равже, тот снова всем налил вина. — Запиши, — сказал он Менелаю.

Менелай кивнул и полез в мешок; потом спохватился:

— Тушь же замёрзла.

— А я дам, — сказал смотритель. — Не тушь, а дубовые чернила. Подойдут же?

— Всё подойдёт, — сказал Менелай. — Всё, что оставляет след.

Скоро он разложил на полстола свои записи и, часто макая перо в склянку, стал быстро покрывать чистые ещё места пергамента бисерными буковками.

— А пергамента нет? — спросил он смотрителя.

— Пергамента нет, — сказал тот. — Цересская бумага есть — полдюжины листков. Только она сырости боится.

— Дадите? — с надеждой спросил Менелай. — Я заплачу.

— Царёвым людям положено даром выдавать, — сказал смотритель. — Дам, конечно. Только, говорю, сырости она боится, расползается. В дороге тяжело с ней будет.

— Сохраню, — сказал Менелай. — Есть у меня футляр с притёртой крышкой…

— Ну и что ты думаешь про всё это? — потягивая вино, спросил Фриян Ния.

— Пока я могу думать только про одно — как мне поскорее вернуться… Я понимаю, о чём ты спрашиваешь. И я не знаю, что ответить. Да, Черномор где-то очень далеко, но вполне возможно, что он расплескал свой яд по всей Ойкумене. Да, кто-то — не он — воззвал к самым древним богам, которые вообще чужды всему человеческому… Пойми, я действительно простой купец, я много где был и много чего видел, но я не учёный, не философ, у меня ум иначе устроен. А это область, где нужен особый ум и особые знания — их у меня нет. Возможно, когда Ягмара оживит отца, мы что-то узнаем… если он не вернётся к жизни младенцем. И вот что: Акболат говорил, что таких, как он, есть в царстве ещё несколько человек. Он не назвал имён… но, я думаю, царь должен их знать. Встретишься — задай ему этот вопрос. Живы ли ещё те, кто судит богов?

— Судит богов… — повторил Фриян медленно, словно пробуя слова на вкус.

— Да, так он называл себя… Они живут среди людей, тайно, но всё же служат царю. Возможно, только он их знает по именам. Впрочем, даже в этом я не уверен… но попробуй.

Фриян молча кивнул.

— Что касается поля боя… Это не поле боя. Их я видел. Ты наверняка тоже. Это поле побоища. Я не знаю точно, что там могло произойти, но… Ты видел хоть кого-то из врагов? Словно все просто взбесились и поубивали друг друга… И ещё мне почему-то кажется, что те, кто в овраге, — их туда привели живыми. И там уже убили. Но они с оружием. Как такое могло быть?

— Не знаю, — сказал Фриян. — Да, наверное, ты прав… но тогда это много страшнее того, что мы видели на севере… Что скажешь ты, воин?

Равжа ответил не сразу.

— Моё дело — стоять и бить, пока меч в руках, — сказал он. — Просто стоять и бить. Да и твоё, начальник…

— Моё — ещё и думать немного… Но в общем ты прав. Стоять и бить. Пока живы.

Вернулся колдун Пуня. Сел за стол, выпил чашу до дна одним глотком, вытер рот.

— Дело сделано, — сказал он. — Отойдут лошадки…

— Отойдут — в каком смысле? — с испугом спросил смотритель.

— В смысле — поправятся. Уже так едят, что крыша подскакивает… Кто-то чёрных перьев под застреху напихал и знаков начертил. Конечно, жрать не будешь при таких знаках… Равжа, плесни-ка мне ещё, вымотался я… Баня-то скоро?

— Сейчас проверю…

Смотритель убежал, быстро вернулся.

— Готова баня. Мойтесь, ужинайте — и спать. Я во двор собак пущу, никто не потревожит…

Уже засыпая, Ний написал Ягмаре: «Завтра в обратный путь. Здесь всё непонятно, вернусь — расскажу».

Ягмара почему-то не ответила.

Дни тянулись однообразно. Отца Ягмара старалась держать в состоянии постоянного глубокого сна, лишь изредка выводя в полусон, чтобы накормить и обиходить. Цеца взяла на себя все хлопоты по хозяйству, врач Атул сильно помогал с Акболатом, а с Пичаем Ягмара ходила на охоту — если можно назвать охотой добычу зверья, которое само приходило на зов. Ягмара по этому поводу не испытывала никаких угрызений совести, поскольку теперь всё зверьё в окрестных лесах было её собственностью — ну, наподобие табунов лошадей или отар овец. Лисы ходили для неё в разведку и следили, не появится ли кто посторонний; совы, филины, сычи и неясыти ночами высматривали, нет ли на земле новых следов и не светится ли где огонёк; несколько старых тетеревятников, оставшихся зимовать, днём подымались высоко и заглядывали за окоём…

Но было тихо и пока что безопасно.

Пичай был очень недоволен такой охотой. Ему хотелось красться, таиться, выслеживать, добывать. То же и Шеру, который часто на Ягмару ворчал. Впрочем, от свежей печёнки он не отказывался никогда.

Помимо разведки и наблюдения, Ягмара поставила в разных местах отводящие чары: случайный человек должен был просто понять, что дороги тут нет, и поискать обход; лошадь бы начала упираться. Ничего более сложного она решила пока не использовать.

Огородик разросся, дала первый урожай пшеница; грибы можно было просто косить; запасливая Цеца солила их и сушила. С её же наущения Ягмара загнала в холм трёх коз и заставила их давать молоко. Теперь каждый день было и молоко, и творог. И даже пироги с творогом…

Жизнь налаживалась.

Но тяжесть на сердце не отпускала, а наоборот — усиливалась.

Хоть поблизости всё было спокойно, но вдали со всех сторон сгущалась тьма. Давило, как перед грозой.

Короткие записки, которые присылал ей ленивый Ний, успокоения не приносили. Она видела, что он со спутниками приближается к черте, где тьма бродила и ползла через край, как перестоявшее тесто, но его глазами она видеть не могла и не могла понимать его умом. И на многие вопросы, которые следовало бы задать, он просто не мог ответить…