Бизнес - Иэн Бэнкс

Дядя Фредди раскрыл рот, вроде бы намереваясь заговорить, но тут его внимание привлек какой-то предмет из числа тех, что лежали на столе. Стол дяди Ф. был погребен под слоем всевозможнейшего мусора, главным образом бумажного, который высился над крышкой на целую ладонь. Из его недр дядя Фредди вытащил длинную, изящную металлическую вещицу в форме буквы "У" и стал вертеть ее в руках с видом крайней сосредоточенности, потом помотал головой, пожал плечами и засунул вещицу на прежнее место.

— Ну, не суть, — сказала я.

— Действительно, не суть. Так вот. Как ты смотришь на то, чтобы навестить старину Жебета?

— Это обязательно?

— А что? Он тебе не нравится?

— Не в том дело, дядя Фредди, просто я его в глаза не видела, хотя молва бежит впереди него. Почему я должна его навещать?

— Да вроде как он сам хотел с тобой встретиться.

— Это хорошо или плохо?

— В каком смысле? Для него или для тебя?

— Для меня, дядя Фредди.

— Ну-у… скорее, конечно, хорошо. Тебе не вредно будет познакомиться со стариной Жебетом; все начальство его уважает, да еще как! — Дядя Фредди помолчал. — Мозги у него, конечно, набекрень. Кстати, ты же знакома с его… хмм… племянником — или кем он там ему приходится?

— Дуайт?

Немного отвлекусь. Имя «Дуайт» можно произносить особым образом: Ду-у-у-вает, что я и делаю, когда хочу намекнуть, что перспектива встречи с Дуайтом заманчива примерно в такой же степени, как предложение пожевать комок фольги. Вот и на этот раз я не удержалась.

— Дуайт. — Дядя Фредди озадаченно уставился в потолок. — Разве ж это имя, как ты считаешь, Кейт? Правда, этого… Эйзенхауэра тоже так звали, как сейчас помню, но его все называли «Айк», и я всегда путал, где тут уменьшительное, а где — полное.

— По-моему, имя как имя, дядя Фредди.

— Серьезно?

— Да ты не бери в голову. Это американское имя.

— А, понятно. Буду знать. Так вот, Жебет хочет, чтобы ты с этим парнем побеседовала. — Дядя Фредди нахмурился и пощипал отвислую мочку уха. — С племянником. С Дуайтом. Он ведь пьесы сочиняет или вроде того, да?

— Вроде того.

— Вот о нем и речь. Парень-то стоящий?

— Как драматург?

— Ну, хотя бы.

— Судя по тому, что я видела, нет. Но, конечно, кому что нравится. Вроде считается, у него талант.

— В каком хотя бы стиле он пишет? В современном, да?

— Конечно — по определению.

— Хм.

— Дядя Фредди, почему мистер Дессу настаивает, чтобы я побеседовала с Дуайтом?

— Хм. Вопрос резонный. Понятия не имею.

— Разве нельзя связаться по электронной почте? По телефону?

На лице дяди Фредди появилось страдальческое выражение; он неловко поерзал в кресле.

— Нет, он требует твоего приезда. Кейт, послушай… — Дядя Ф. наклонился ко мне и поставил локти на стол, вызвав тем самым обвал бумажек, конвертов, старых журналов, газетных вырезок, клочков упаковки и — судя по звуку — минимум одного стакана, до тех пор покоившегося в залежах. Все это рухнуло с глухим стуком и со слабым звоном бьющегося стекла. Дядя Фредди вздохнул, провожая взглядом это хозяйство. — По-моему, Жебет хочет, чтобы ты этому парню вправила мозги; нужно его отговорить от какой-то завиральной идеи, но мне сдается, что и сам Жебет не прочь с тобой потолковать. Может, племянник — это только предлог.

— Для чего?

— Понимаешь, в «Бизнесе» Жебет пользуется большим авторитетом среди американцев, начиная с его уровня, ну и заканчивая теми, кто ниже твоего. Знаешь, этакие младотурки, команда трудоголиков; они все думают — извини за откровенность, — что у него из зада солнце светит. Но дело в том, что такие вот ребята, которые развернулись в Штатах, — они же в основном и составляют теперь твой уровень, Кейт. И предыдущий.

— Да, ты прав, дядюшка.

— То-то и оно. То-то и оно, — с удовлетворением подтвердил дядя Фредди.

— Между прочим, дядя Фредди, ты не ответил на мой вопрос.

— А в чем был вопрос, девочка моя?

— С какой целью он решил ко мне присмотреться?

— Ах вот ты о чем! С целью твоего продвижения по службе — какие еще могут быть цели! Старина Жебет способен замолвить за тебя словечко, где надо. Я же говорю, молодежь к нему прислушивается. Наверно, ему о тебе рассказывали. Наверно, ты заочно произвела на него впечатление. И молодчина, я считаю.

— Я и так уже на Третьем уровне, дядюшка. Лучше не торопить события и спокойно дожидаться следующего повышения. Думаю, сейчас даже я сама не стала бы голосовать за собственное продвижение на следующую ступень.

— Надо смотреть в будущее, Кейт. — Тут дядя Фредди даже погрозил мне пальцем. — Я всегда говорил: чем раньше о себе заявишь, тем лучше.

— Согласна, — ответила я, приободрившись, но с некоторой осторожностью. — В середине недели его устроит?

— Полагаю, это будет идеально. Я уточню у его референтов.

— Ты все еще в штате Йорк?

— В графстве Йоркшир, — поправила я. На Западном Атлантическом побережье день клонился к вечеру; я как раз успела перехватить Люс, когда та ехала к своему психоаналитику. — Я у дяди Фредди.

— Ага. Дядя Фредди. Я все думала: это тот самый старикашка, который к тебе приставал?

— Люс, что ты несешь? Допустим, он время от времени хлопает меня по заду. Но не более того. Он всегда меня поддерживал, особенно в последний год, когда не стало миссис Тэлман. Я плакала у него на плече, я его обнимала. Будь у него на уме какие-то гадости, он бы непременно воспользовался удобным случаем.

— Меня волнует другое: по-видимому, в прошлом он тебя домогался, и теперь ты боишься в этом признаться, вот и все.

— Что?

— Я же вижу: ты ни в чем ему не перечишь, да еще злишься, когда тебе напоминают, что именно этот мужчина подвергал тебя сексуальным домогательствам…

— Как? Положив мне руку на ягодицу?

— Хотя бы! Это домогательство! За такое сейчас практически везде с работы выгоняют! Руки тянуть к твоей попке. Еще какое домогательство!

— Ага, к моей американской попке.

— Бог свидетель, если бы речь шла о твоей британской попке, его бы следовало тут же изолировать от общества.

— Ну, можешь меня считать не вполне идеальной феминисткой, раз я позволяю одному старикану, который мне, кстати сказать, не чужой, коснуться моей задницы через несколько слоев ткани, но суть в том, что я не считаю это преступлением против личности.

— Но ты же не знаешь!

— Чего я не знаю?

— Ты не знаешь, совершил он преступление против твоей личности или нет!