Путин. Внедрение в Кремль - Евгений Стригин

Увольнение Коржакова, Барсуковa и Сосковца не было следствием только этого скандала. Длительное противостояние здоровых сил и тех, кто шел на провокации, чтобы захватить власть в предвыборном штабе, наконец перешло в открытый конфликт. И я разрешил его» [165]. Заметим, что это он написал через несколько лет, когда была возможность хорошо обдумать основания своего решения.

Формально законные действия сотрудников СБП (никто их даже не стал обвинять, проверялись не они, задержанные ими лица) оказались последней каплей. Парадокс, неужели ничего было нельзя придумать? Похоже, что нельзя.

Однако некоторые давали свои оценки по горячим следам, которые также были горячими, не причесанными. Но явно не были плодом тщательного обдумывания, как бы интерпретировать события.

Уже 29 июня 1996 года оппозиционная газета «Советская Россия» сообщала: «На встрече президенту было предложено погасить скандал и расстаться с Коржаковым, в противном случае угрожалось свернуть предвыборную кампанию и ее составляющую часть «Голосуй или проиграешь». Для воздействия на президента была подключена его дочь, член предвыборного штаба, через которую и осуществлялись все финансовые дела семьи президента и т. п.

Беседа Чубайса с Ельциным носила со стороны Чубайса грубый, резкий, ультимативный характер. Чубайс вел себя просто нагло, шантажировал Ельцина и сломал его. Ельцин был поставлен перед альтернативой — либо он занимает позицию Чубайса, либо вся команда последнего отказывается работать на Ельцина и «развернется в другую сторону» [166].

Может, это была агитация коммунистов перед выборами (так называемый «черный пиар»)? Но нет, похоже, на правду {41}. Ив более позднем изложении И.В. Олейника Александр Лебедь поведал: «...Вернулся в приемную Президента — просмотреть свои бумаги в удобном кресле. Без пяти минут двенадцать в приемной появился весь взъерошенный Чубайс. Он производил впечатление человека, который психологически «завел» себя на решающий бой.

Черномырдин вышел из кабинета ровно в 12 часов, и к Ельцину зашел Чубайс. В 12 часов 11 минут из кабинета вышел Президент.

Позже один из ближайшего окружения Чубайса рассказывал мне, что за. одиннадцать минут в кабинете Ельцина состоялся супержестокий разговор. Чубайс заявил Президенту примерно следующее: «Я — руководитель Вашей избирательной кампании. Все финансовые нити у меня в руках. Или немедленно увольняйте Коржакова — и тогда я продолжу кампанию. Или, если Вы думаете по-другому, то я прекращаю финансирование и сворачиваю работу штаба. А 3 июля у Вас второй тур. Решайте».

Особенно деваться Ельцину было некуда. Чубайс очень грамотно все замкнул на себя и именно поэтому получил возможность шантажировать Президента. Тем более что он монополизировал все решающие связи с Международным валютным фондом и Мировым банком… Тогда наличие фигуры Чубайса было абсолютно обязательным условием представления всех траншей.

Предполагаю, что Президент тогда рассудил, что для него принципиальность проявлять невыгодно. И на условия шантажиста согласился. Но совершенно очевидно, что эти одиннадцать минут унижения Борис Николаевич когда-нибудь еще припомнит Чубайсу.

А сам я из наблюдения этой сцены в приемной сделал вывод, что Ельцина — при всем его имидже железного мужика — сломать можно. За одиннадцать минут» [167].

В изложении антипода крутого десантного генерала, т. е. министра внутренних дел Куликова, это выглядело так: «Как стало известно позднее, сразу после заседания Совета безопасности в приемной Ельцина Анатолий Чубайс поставил жесткое условие президенту: «Решайте: либо вы избираетесь на второй срок, либо не избираетесь и остаетесь с ними!»

То, что указ был немедленно подписан, означает: Ельцин недолго стоял на распутье»[168].

Ельцину нужно было выбирать {42}: Чубайс или Коржаков. Он выбрал первого.

Заметим, что вскоре после такого разговора президент был вынужден лечь в больницу. Расставание с кровным братом просто так не дается.

Для решительного и упрямого российского президента сделать это было нелегко {43}. «...Из кругов, близких к Ельцину, просачивается информация, что он затаил в отношении Чубайса «небывалую злобу», так как большего унижения, страха и позора он якобы никогда ни от кого не испытывал» [169].

Косвенно это отмечает и Коржаков, передавая слова Ельцина, сказанные по поводу радостных комментариев Чубайса: «Я принял решение отстранить Чубайса от избирательной кампании за то, что он позволил себе делать комментарии после моего окончательного выступления. Это решение мне и так трудно, тяжело далось, а он еще позволяет себе.» [170] Нет, не легко расставаться с «кровным братом» {44}.

«...Это был, — отмечает Леонид Млечин, — пожалуй, первый случай, когда расставание с одним из подчиненных далось ему не просто: Коржаков был самым близким ему человеком. В определенном отношении он был ближе жены.» [171] Политика постоянно требует жертвоприношений, иногда жертвовать приходится близкими друзьями, «кровными братьями».

Заметим, что определенную роль в этом расставании, похоже, сыграл Черномырдин. Он ведь даже был у президента перед самым приходом туда главного приватизатора. «Отмечая роль в ночных событиях Виктора Черномырдина, Чубайс сказал, что в критический момент он вел себя как настоящий мужчина и благодаря его твердой позиции произошло то, что произошло» [172]. Впрочем, как мы уже убедились, Анатолий Борисович мог и слукавить. Поэтому попытаемся перепроверить через другие источники.

Коржаков в своих воспоминаниях указывает, что Черномырдин был настроен негативно к задержанию двух шоумэнов, так как думал, что копают под него. Коржакову даже пришлось успокаивать и разъяснять, что это не так. К сожалению, он не уточняет, когда (называя только условное время — «ближе к 12 часам») была эта беседа: до встречи премьера с президентом или после. Но второе кажется более вероятным. А тогда значит, что Черномырдин, вероятно, первым нанес удар по «заговорщикам», а Чубайс только дожал президента. При этом Коржаков приводит первую фразу, которую сказал разъяренный премьер: «Ну что, ребятки, доигрались?». Так обычно говорят, когда уже знают результат «игры», а знать можно только от президента. Кроме того, премьер был объективно за принятое решение об отставке, так как он давно уже хотел избавиться от Сосковца.