Давным давно была... - Василий Иванович Колесов

тележку с дровами, охрана резко оборачивается и в полном не понятии застывает. Потом испытывает облегчение, ведь нет ничего страшного — это просто мальчишка рассыпал дрова, и тут кто-то произносит: «Вот, чёртова телега!». Дальше всё было делом техники: отвлекшихся на грохот охранников валим, автоматы у нас в руках, двоих на вышке у пулемёта косим очередями первыми. Главное, что ворота открыты! Потом прикрываем отход наших, со всех сторон сбегаются немцы. И тут я не отказал себе в удовольствии — от всей души вмазал Никите по морде! Я же не знал, что он наш! Я только потом, в лесу понял, что сигнал к атаке подал именно Никитка!

— Как я тогда ревел, как ревел! — выражение лица у Никиты стало обиженным. — Я… я… А мне за это… всё лицо в кровище! Но ничего, когда были разборки, то меня это и спасло. Меня даже похвалили: «за попытку задержать заключенных тележкой»!

Илья.

— Илюша, — позвал дед Иван. — Пора на энту, как ты там её кличешь, «тирапию», во!

Дед Иван почти всю жизнь лечил людей отварами, настойками из трав, ягод, кореньев. Изба его стояла в лесу, жил он после смерти своей старухи один, один справлялся с хозяйством, помощи ни у кого не просил, а кому был нужен — те сами его находили. Одни звали его колдуном, другие — знахарем, третьи — шарлатаном, но все они, жители округи, в случае нужды, обращались к нему за помощью. Сейчас он лечил, пытаясь поднять на ноги, мальчишку, которого привезла к нему одна женщина. Дед не спрашивал откуда у мальчишки такие раны, да и не особо разговорчив был Илья, он больше бредил, чем говорил: покусанные руки, ноги, плечи, переломанные рёбра, сломанная правая рука, сотрясение мозга, отбитые внутренности, кровью не только плевал, но и… совсем был не жилец, но дед выходил. Илья терпеливо переносил лечение, только скрипел зубами, когда было нестерпимо больно.

«Сильный мальчонка. Вот бы мне такого внука», — думал дед Иван.

И дед выходил. За три месяца выходил. Благодаря отварам, медвежьему и барсучьему жиру, примочкам, растиркам, компрессам, русской бане — выходил. Вот и сейчас истопил мальчишке баньку, сегодня пройдется по нему дубовым веничком.

Илья помнил только фрагменты событий, которые произошли с ним после того, как на него натравили собак. Когда собаки изодрали на нём всю одежду, искусали руки, ноги, фашисты отволокли в какой-то дом. Там подвесили, на вывернутых за спину руках, к крюку в потолочной балке и били, чем только ни били и куда только ни били, долго били… Потом очнулся от боли, когда его вытаскивали из погреба партизанские разведчики. Опять забытьё. Следующий раз очнулся уже у деда, тот стал поправлять поломанные ребра и бинтовал грудь. Однажды приехала женщина, от неё Илья и узнал, что сюда привезла его она.

Эта женщина собирала в лесу хворост, а когда уже собиралась уходить, ведь начиналась метель, то увидела вооруженных людей. Испугалась, думала немцы. Партизаны попросили взять себе в дом раненого мальчика, за ними гнались фашисты и они боялись, что парнишка не выживет, если они будут ночевать в лесу. А командир честно сказал, что не знает, смогут ли они уйти от немцев, просил помочь. Женщина посмотрела на окровавленного, завернутого в две шинели паренька и поняла, что не сможет сказать «нет».

Сперва она привезла мальчика к себе домой, обмыла, перебинтовала и решила везти к деду Ивану, ведь поняла, что сама не вылечит.

Илья окреп, стал помогать деду по хозяйству. Ни о чем не жалел Илья, ни о том, что попал в 1941 год, ни о ранах, ни о том, что пережил и еще предстоит пережить. Он жалел о тельняшке, той самой. что ему дали на линкоре «Парижская коммуна» 22 июня 1941 г. Да, у него были еще, дали на БК-13, но в бой он ходил только в первой. Это был как талисман, как защита… Без тельняшки Илюха ощущал себя голым и беззащитным.

«…Тельняшечка, тельняшечка на теле до конца. Храни, храни, рубашечка, меня ты от свинца!» — напевал себе под нос Илюха одну из любимых песен (его песен и песен его отца — офицера морской пехоты) и в такт рубил дрова.

Подошел дед Иван.

— Илюша, оставляй топор. Пошли отвар пить.

— Деда… Ну, гадость же… Да и здоров я! Как бык!

Дед ничего не ответил, только немного наклонил голову и приподнял левую бровь. Илья воткнул топор в чурбачок. тяжело вздохнул и пошел пить «гадость».

Через несколько дней Илья заикнулся деду о том, что хочет идти к партизанам.

— Мал ещё! Партизан! И без тебя мужиков хватает! А тебе ещё до мужика далеко — ещё даже «женилка» не доросла! — сказал, как отрезал, дед Иван.

— А когда меня фрицы колючей проволокой вязали, когда собаками травили они спрашивали сколько мне лет? — почти прошептал Илья. — Всё равно уйду деда… Ты уж прости меня.

— Ладно, — дед понял, что уговаривать остаться — бесполезно. — Уйдешь, но сперва окрепни. Через месяц уйдешь, в новолуние… Только… вернись, я буду ждать.

Как и обещал дед, в новолуние Илья ушел…

Никита и телега.

Никита ещё не раз доказал, что не зря его называют начальником разведки.

Однажды, когда Кутин подошел к мальчишкам, чистившим коней с каким — то вопросом, но Никита его опередил.

— Товарищ командир, — обратился Никита. Да, командир. Отряд «Борец», после тяжелых боев с карателями сменил место базирования и было принято решение: мальчишек оставить в отряде Кутина. Ни Никита, ни Серый спорить не стали. — У нас сколько есть комплектов немецкой формы?

— Штук 20–30 наберется. Можно у соседей занять. А тебе какая и зачем нужна?

— Василий Иванович! Ну так полицаи изображают из себя партизан, мы — изображаем полицаев. Почему бы не изобразить немцев?

— Так мы изображали… И не раз. Один товарищ Букса, чего стоит, со своим немецким! Такие сведения добывал!

— Нет, Василий Иванович, а что, если создать подвижный отряд из немцев? Ведь отряд в 20–30 немцев, плюс 5–6 полицаев на телегах с «добром» подозрения не вызовут.

— Понял, ну пару раз получится, а потом немцы узнают, что к чему и … все!

— А как немцы узнают, если сказать будет некому? А когда поймут, что — почем, пусть ловят! Им это понравится!

— Интересную штуку ты придумал, интересную. Надо будет помозговать!

Оберштурмбанфюрер СС Лернер рвали метал! Унтерштурмфюрер СС Амелунг первый раз за всю службу получал такой разнос от начальника.

— Унтерштурмфюрер! Что за Saustall творится вверенном