Спецназ ГРУ. Элита элит - Михаил Болтунов

Помогала огнем только минометная батарея, находившаяся на заставе. С комбатом они нередко работали вместе. Толковый был минометчик.

Дмитрий перед выходом подготовил ему все данные для ведения огня, и теперь они прекрасно понимали друг друга.

На восьмом часу боя в действие ввели «карманную артиллерию» — гранаты. Патронов оставалось совсем мало.

И все-таки они вырвались из окружения. Вышли без потерь: ни раненых, ни убитых. А вот «духов» покрошили прилично. Потом напишут, что уложили 42 человека, но это неправда. Реально группа капитана Разумовского уничтожила 24 «духовских» бойца, повторяю, при этом не потеряв своего ни одного.

Капитан Разумовский вышел из боя с четырнадцатью патронами в автомате. Так что есть основания считать, что акция возмездия удалась.

Однако, надо признать, были и другие, далеко не самые удачные акции.

Ведь штаты пограничных застав заполнялись в лучшем случае на 60 процентов, о боевой подготовке вспоминали нечасто. Прибывавшие молодые пограничники сразу шли «затыкать дыры» на границе.

«В результате наши пограничные войска, — записал Разумовский в тетрадь, — стали больше похожи на ополчение, нежели на подразделения профессионалов.

Следующий большой вопрос: почему на российских заставах в Таджикистане до 80 процентов военнослужащих таджики? Наверное, не будет секретом, что офицеры им не доверяют. С их приходом в массовом количестве появились неуставные взаимоотношения на национальной почве, случаи трусости при ведении боевых действий, резко увеличилось количество случайных выстрелов со смертельным исходом, снизилась дисциплина».

Дальше он приводил цифры в подтверждение своих мыслей: в том бою на 12‑й заставе из 15 таджиков только двое вели огонь, остальные прятались за спинами русских пограничников.

Во время боестолкновения на 16‑й заставе Московского пограничного отряда русский сержант докладывал, что таджики отказываются стрелять, ссылаются, что там их братья-мусульмане. И как результат, весь удар моджахедов приняли на себя русские пограничники. И они не дрогнули.

Капитан Разумовский знал: выстояли бы и на 12‑й заставе, если бы не предательство часового Бобоходжаева, который, обнаружив «духов», сбежал, не подняв тревогу на заставе.

«Через его пост, — рассказывал Дмитрий в письме в редакцию, — душманы и зашли на заставу, никем не замеченные. А этот вышел через два дня с пулеметом и неизрасходованным комплектом.

Кто подписал указ о его награждении медалью „За отвагу“? И ведь вручили, хотя все знают правду. Чем это объяснить?»

Вопросы, вопросы… Больные, накопившиеся за эти четыре года войны. Их не раз задавал своему руководству Разумовский, да толку что. Может сейчас, прочитав в газете, зашевелятся.

Закончил он свое письмо словами: «Мы готовы и в будущем служить вам „пушечным мясом“, вот только не знаем, ради каких интересов гибнут наши друзья? Где же твоя забота о русских, Россия? Кто же положит всему этому конец?»

Дописав тетрадь, уже на следующий день он засобирался в Москву, чтобы самому, лично доставить письмо в редакцию.

Доставил. Через два месяца, в октябре 1994 года его опубликовала «Комсомольская правда». Заголовок был таков: «Кремль запретил мне мстить за погибших друзей. Но я не выполню этот приказ.»

После выхода в свет газеты его вызвали к командиру пограничного отряда, потом к командующему погранвойсками в Таджикистане.

Разумеется, на вопросы, поставленные в статье, капитану никто не ответил.

Вместо этого начальника десантно-штурмовой маневренной группы Московского погранотряда, кавалера ордена «За личное мужество» и медали «За отвагу» капитана Дмитрия Александровича Разумовского уволили в запас.

К новому 1995 году он возвратился домой, в Ульяновск, к жене и маленькому сыну Мишке, которого назвал в честь погибшего друга, командира 12‑й заставы Михаила Майбороды.

В разведке о вернувшемся с работы агенте говорят: пришел с «холода». Разумовский, наоборот, пришел с войны горячей, кровавой, страшной. И теперь, откровенно говоря, не знал, как быть, как жить, чем заниматься в этой тихой, мирной жизни…

* * *

Дима Разумовский родился в Ульяновске. Отец — инженер-строитель, мать — музыкальный работник. Преподавала в музыкальной школе. Здесь он рос, учился, грезил о подвигах. После окончания средней школы подал документы в Московское пограничное училище. С первого захода не поступил, недобрал балл.

Возвратился в Ульяновск, пошел работать лаборантом в военное училище связи. И готовился, готовился. На следующий год успешно сдал экзамены и стал курсантом-пограничником.

Любил спорт, занимался боксом, был чемпионом училища. Уже тогда явственно стала проявляться его главная, ведущая черта характера — обостренное чувство справедливости. Если видел неправоту, ложь — молчать не мог. Резал правду-матку в глаза, вне зависимости от звания-должности.

Это многим не нравилось.

Лейтенантом Разумовский стал в 1990 году. Время лихое, неспокойное. Уже «взорвались» Армения и Азербайджан. Детонатором стал Нагорный Карабах. Митинги переросли в кровавые столкновения.

В Сумгаите — зверские убийства, насилие, расправы. Улицы города в дыму пожарищ.

Кровь и смерти армян Сумгаита вывели на улицы Еревана, Кировакана, других городов тысячи обезумевших от горя людей. Начались грабежи, убийства азербайджанцев.

В Сумгаит, в Ереван, в Степанакерт, в Баку срочно перебрасывались войска.

В начале 1990 года, за несколько месяцев до их выпуска, был учинен разгром государственной границы с Ираком на участке 70 километров. Здесь она практически перестала существовать.

Дмитрий Разумовский по распределению попал на таджикско-афганскую границу, сначала в Пянджский погранотряд, потом в Московский.

Моджахеды люто ненавидели офицера. С ним нельзя было «договориться». Как-то со своей боевой группой взял наркокурьера с чемоданом «зеленых». Все сдал в штаб. Позже перехватил три тонны героина — целое состояние. И опять доставил это «состояние» куда положено.

Так он жил, воевал четыре года. И вот теперь — капитан запаса. Дмитрий знал: на гражданке он вряд ли себя найдет. Потому пошел в армию, в десант. Но, как признавался потом: «Прослужил всего полгода. Не смог примириться с армейскими порядками после демократичных погранвойск».

Я тогда слушал Дмитрия и понимал: дело совсем не в «дубовости» ВДВ и не в демократичности «зеленых фуражек». Он потерял привычный образ жизни. Да, жизни на войне, когда тяжко, опасно, но от тебя зависит многое, а нередко все, и в первую очередь здоровье и сохранность твоих солдат.

Позже, в одной из бесед, и сам Дмитрий подтвердил мою догадку. Вот что он сказал, а я записал на диктофон дословно:

«Чем я живу сейчас, это не работа, это образ жизни. Один американец, кажется, из морских котиков (хотя я американцев не люблю и не считаю их хорошими вояками, но поучиться у них есть чему), верно подметил: „Все это чушь, вьетнамский синдром. Если бы война шла 100 лет, мы были бы только рады. Потому что война для нас — не работа, а повседневное состояние“.