Крест и корона - Нэнси Бильо

Мы прошли через ряд сводчатых помещений. Сквозь огромные окна сюда проникало больше лунного света. Я увидела, как слабые золотистые и алые лучи подрагивают на противоположной стороне одной из комнат — то была не луна и не свеча, а нечто совершенно иное. Я дернула Бесс за руку.

— Там часовня, — быстро проговорила она, не останавливаясь.

Значит, это были витражные окна. Хорошо бы помолиться в часовне о помощи свыше, но времени на это у нас, конечно, не было.

Еще несколько мгновений — и я увидела мерцающее вдали пламя, более сильное, чем от свечи, и поняла: именно туда мы и направляемся. Мое сердце забилось чаще, я поспешила за Бесс.

Под факелом стояли стол и пустой стул. Я услышала шаги, и вскоре появился бифитер — высокий, с длинной черной бородой.

— Привет, Том, — сказала Бесс.

Я подняла повыше кипу с бельем, чтобы закрыть нижнюю часть лица, хотя от этого движения почувствовала боль в руках.

— Бесс, ты зачем пришла? Я тебя тут никогда раньше не видел. — Голос Тома звучал дружелюбно.

— Велено отнести свежее белье тому узнику из благородных, которого держат в южном коридоре, — пояснила она.

— Ночью?

— Завтра его будет допрашивать сам герцог Норфолк. Ты же знаешь, он не любит, когда от лордов и леди дурно пахнет.

Том ничего не сказал. Мое сердце забилось еще чаще. Я стояла, уставившись на пустой стул: не хотела встречаться с бифитером взглядом.

— Мать моя, да никак это Сюзанна! — вдруг радостно воскликнул он. — Вот так встреча!

Я стояла ни жива ни мертва.

— Я и не знала, что Сюзанна твоя подружка, — попыталась пошутить Бесс, но голос ее звучал напряженно.

— Мы не виделись больше года — верно, куколка? Ты все время в Бошаме да в Бошаме.

Я по-прежнему молчала и не двигалась. Словно вмерзла в пол.

— Ты почему не хочешь со мной говорить, а? — Том тяжело шагнул ко мне. — Неужели все еще сердишься из-за того, что было на Майский день?[16]

Я опустила кипу белья, почувствовав на щеках тепло факела, и чуть слышно ответила:

— Нет.

Я заглянула парню в лицо, увидела, как его карие глаза сверлят мои, и сложила губы в улыбку.

Как это ни странно, он улыбнулся мне в ответ щербатым ртом:

— Ты такая красотка, Сюзанна.

— Хватит болтать, Том. Нам нужно работать, — недовольно заметила Бесс.

— Да, конечно, я провожу вас в камеру, — сказал он, беря связку ключей.

— Не надо, — быстро проговорила Бесс. — Дай мне ключ, мы сами все сделаем.

— Но там темно, — настаивал он. — Факелы я не зажигал. Слушайте, а что это вы вдруг отказываетесь от помощи?

Ни я, ни Бесс не нашлись, что возразить. Мы молча последовали за Томом по нескольким коридорам. Его красная с золотом форма была заляпана грязью и кое-где порвана — я увидела это, когда он остановился, чтобы зажечь первый факел. Другие бифитеры, которых я видела, выглядели значительно более опрятно. Я подумала, что, вероятно, на ночные дежурства назначают далеко не самых лучших.

Том, идя по коридору к камере моего отца, напевал песенку. Время от времени он оборачивался и многозначительно улыбался, словно эта мелодия была мне знакома. Я каждый раз кивала ему, с ужасом думая: вот сейчас парень приглядится повнимательнее и поймет, что я вовсе не Сюзанна. Но, к счастью, этого не случилось.

Мне показалось, что мы шли чуть ли не вечность, но наконец Том остановился, запалил вделанный в стену факел от того, который держал в руке, и постучал в деревянную дверь.

— Заключенный, внимание! — громогласно объявил он. — Сейчас к вам войдут!

Том отпер ключом дверь, распахнув ее в темноту. Я вошла внутрь, а следом за мной — Бесс со свечой. В углу я разглядела тюфяк, а на ней — длинное неподвижное тело.

— Ты права, — заметил Том. — Здесь пованивает. Помощь вам нужна?

— Это женская работа, — твердо сказала Бесс. — Возвращайся-ка ты пока обратно, мы тут пробудем минут десять, не меньше.

Том крякнул.

— И то верно. Не полагается покидать пост надолго. — Он подался назад и закрыл дверь. Я услышала, как повернулся в скважине ключ.

Бесс поставила свечу на пол рядом с дверью и выхватила белье у меня из рук.

— Я займусь делом, а вы поговорите с ним, — сказала она.

Я стрелой бросилась через комнату.

— Отец, проснись, это я, Джоанна. Прошу тебя, проснись.

Он лежал, укрытый одеялом, и я потрясла его за плечо. Оно на ощупь было острым, костлявым. Видно, отец сильно похудел за это время.

Он не просыпался, и я почувствовала, как волна страха затопила меня. Неужели мой отец умер в камере? Я протянула руку, потрогала его густые волосы; я едва видела его в слабом свете свечи. Наконец голова под моими пальцами шевельнулась, человек повернулся и открыл глаза.

Это был не мой отец.

— Нет! — воскликнула я. — Этого не может быть!

Бесс подбежала ко мне:

— Что случилось?

— Это не мой отец.

— Ну что вы, госпожа! Кто же это может быть, если не ваш отец. Хотя…

— Что?

— Мы ведь не назвали фамилию Стаффорд. Наверное, в этом коридоре содержится еще какой-нибудь узник из благородных, и Том решил, что его-то мы и имеем в виду. О, Господи!

— Пошли обратно. Пусть Том отведет нас в камеру к отцу, — решительно заявила я.

— Нет-нет, госпожа. — Бесс покачала головой. — Это невозможно. Боюсь, Том и так уже заподозрил неладное.

И тут вмешался человек, лежавший на тюфяке, — он слышал наш разговор.

— Я вас знаю, — хриплым голосом произнес он. — Джоанна Стаффорд, что вы здесь делаете?

Я внимательно посмотрела на него. В его чертах не было ничего знакомого: огромные черные глаза на исхудавшем лице. Скулы торчат, бледные губы потрескались.

— Это же я, Чарльз. — Он говорил с каким-то надломом. — Чарльз Говард.

— Тот самый человек, за которого хотела выйти замуж леди Маргарита Дуглас! — ахнула Бесс.

Я не верила своим глазам: этот живой скелет ничуть не напоминал того безрассудного и чванливого юного Говарда, который много лет назад дразнил меня в Стаффордском замке.

— Чарльз, не может быть! Неужели это вы собирались жениться на королевской племяннице? — Он закрыл глаза и кивнул. — А ваш брат знает, что вы сильно больны? Герцогу Норфолку это известно?

Бедняга задрожал всем телом, и я испугалась, решив, что с ним сделался припадок. Но он смеялся. По изгибу губ я наконец узнала Чарльза.