Дочь Господня - Татьяна Устименко

Губы Андреа скривились в презрительной усмешке.

– Что мне закон? Я – выше закона!

Де Пюи удрученно покачал лысеющей головой.

– Не мы создавали законы мироздания, и не нам их отменять. Выше закона стоит правда, которую ты боишься признать.

– А выше правды? – небрежно спросила стригойка, тщетно пытаясь скрыть овладевшее ею беспокойство.

– Справедливость! – тихо, но твердо произнес Гонтор. – А за справедливостью следует милосердие, уступающее лишь любви. Но главнее всего – Бог, ибо он есть и правда, и справедливость, и милосердие, и любовь в одном лице. Квинтэссенция самого смысла жизни.

При упоминании Бога Андреа дернулась и зашипела, словно получив сильный и болезненный ожог.

– Так вот в чем дело, я оказалась права. Ты предал отца, переметнувшись на сторону безродного выскочки из Назарета и его цепных церковных псов. Именно поэтому ты получил возможность жить в самом центре его власти – в Риме. И после всего этого ты еще осмеливаешься рассуждать о справедливости и правде? Подлый лжец!

Рыцарь тяжело вздохнул, устало смежив веки. Она не понимала, не хотела понять истинного положения вещей. Она жаждала крови и власти, напрочь отметая здравый смысл и соображения морали, не заботясь о мире и равновесии. Она желала войны!

Гонтор давно уже раскаялся в содеянном, отказавшись от жизни и примирившись с Церковью, однако не осмеливаясь просить прощения у Бога. Да и заслужил ли он прощение? Наверное, нет, ибо его прегрешения все равно оставались слишком велики. Но он с испугом наблюдал, как начавшееся почти восемьсот лет назад противостояние все обострялось и обострялось, увлекая мир в пучину Тьмы. И если Ватикан с годами становился все лояльнее и терпимее по отношению к стригоям, готовый пойти на компромисс и разумные уступки, то молодые, сильно разросшиеся кланы, наоборот, исповедовали единственный, чудовищно жестокий принцип – все или ничего. Церковь принципиально прекратила преследование стригоев, позволив им жить своим замкнутым мирком, снабжая их кровью и лицензиями и даже узаконив ежегодную Великую охоту. Но аппетиты Проклятых разрастались час от часу, заставляя их противиться Соглашению с Ватиканом, более двухсот лет назад подписанному между Гонтором де Пюи и тогдашним папой. Двести лет церковь неукоснительно соблюдала данные обещания. И вот теперь стригои пытались разорвать затянувшееся перемирие и жаждали пересмотра дарованных им прав, разрушая хрупкую основу своего спокойного существования, заботливо выстроенного Гонтором де Пюи.

Андреа легко прочитала мысли старого рыцаря и залилась обидным смехом.

– Ты безнадежно устарел, дедушка, твое время прошло! – она снисходительно потрепала слабую кисть, бессильно лежащую на подлокотнике. – Обещаю – теперь все пойдет по-другому!

Старик отрицательно мотнул подбородком. Андреа хищно осклабилась:

– Я хочу знать о Дочери Господней и трех ключах от Ада!

– Никогда, – холодно отчеканил Гонтор, – никогда ты не узнаешь этих великих тайн! Уходи!

– Хорошо! – вдруг неожиданно покладисто согласилась стригойка, поднимаясь на ноги. – Я уйду, но клянусь, ты еще пожалеешь о том, что предал свой народ!

Она обманчиво нежно положила руки ему на грудь и обожгла лоб старого рыцаря мимолетным поцелуем. Забота, граничащая с издевательством. А затем резко развернулась на высоких каблуках и, не прощаясь, покинула полутемную комнату.

Де Пюи задумчиво смотрел вслед несдержанной правнучке, не столько дивясь ее взрывному характеру, сколько вспоминая пророческие слова своего давно умершего друга – француза Жан-Жака Руссо, когда-то размашисто написавшего на полях очередного философского трактата: «Близится век революций!» Умница и провидец, страстный сторонник свободы вероисповедания, идей демократии и всеобщего равенства не учел одной страшной истины, хорошо знакомой «Совершенному» – ни одна революция не обходится без кровопролития. Именно в эти переходные периоды борьбы за власть и влияние на жизнь нации колесо правосудия непредумышленно нарушает свой размеренной ход, превращаясь в жернов Молоха, без разбору заживо перемалывающий как правых, так и виноватых. Руссо так и не сумел постичь сего печального побочного факта. Не понимала его и Андреа. А непонимание, в свою очередь, вело к бессмысленному росту численности жертв, чего старый альбигоец, зацикленный на справедливости, не воспринимал категорически.

– Зря ты отрицаешь законы жизни, девочка! – печально вздохнул патриарх, жалея вспыльчивую девушку. – Ведь и они могут начать отрицать тебя! Но я попытаюсь исправить ситуацию – ради твоего же благополучия, пусть это и противоречит моим принципам…

Гонтор недовольно поморщился, нехотя протянул руку и взял со стола серебристую трубку сотового телефона, усилием воли превозмогая свою нелюбовь ко всем этим новомодным штучкам. Узловатый палец долго и неумело тыкал в неудобные кнопки. Рыцарь хмурился, но упорно продолжал набирать нужный ему номер, по странной прихоти судьбы оказавшийся именно тем самым, по которому совсем недавно звонил мнимый владелец лавки, продавший Андреа хрустальный анх.

– Слушаю! – прозвучал далекий приятный голос.

– Нужно встретиться, – хрипло выдавил де Пюи, – время пришло.

– Хорошо, – с готовностью отозвался его собеседник, – через два часа в кафе «Греко» на углу улицы Кондотти.

«Наивный простофиля! – самодовольно констатировала Андреа, чутко прислушиваясь к крохотному динамику. – Он даже не понял, что, изображая спонтанную ярость, я успела приколоть «жучок» на лацкан его пиджака. Так, значит, через два часа! С кем же он встречается?» – она распахнула дверцу машины, и еще до того, как ее стройные ноги скрылись в салоне белого лимузина, план сбора нужной информации уже четко выстроился в этой прекрасной и отнюдь не глупой головке.

Ежегодно тысячи туристов и паломников посещают самые знаменитые уголки Рима, Венеции и Турина, стремясь хоть немного приобщиться к святым таинствам Господним. Экзальтированные толпы народа собираются у стен самого большого купольного сооружения планеты – собора Святого Петра, выстроенного в наивысшей точке обширного ватиканского комплекса, вольно раскинувшегося на семи живописных холмах и берегах полноводного Тибра. В центре фасада этого величественного собора находится мраморный балкон, задрапированный тяжелыми пурпурными гардинами. По выходным дням и главным религиозным праздникам гардины раздергиваются, папа выходит на балкон и отечески благословляет собравшихся на площади католиков. Но, увы, большая часть благочестивых прихожан, набожно бьющих поклоны на площади, даже и не догадывается о существовании святыни, более легендарной, чем все памятники Ватикана вместе взятые, и тщательно запрятанной в подвале старинного аббатства ди Стаффарда на границе крохотного, ничем ни примечательного городка Салуццо. А между тем именно там хранится деревянная чаша, созданная руками Иисуса Христа – священный Грааль, вместилище веры, неуязвимости и бессмертия. Раз в год ее извлекают из гранитного саркофага и используют для проведения ритуала Причастия, дарующего силу молодым экзорцистам, призванным охранять незыблемые Божьи заветы. Два вооруженных клинками ангела постоянно несут почетный караул около Грааля, оберегая его от любого посягательства извне. Круглый зал освещается несколькими свечами, купаясь в сонном полумраке. Там упоительно благоухает миррой и ладаном, лики святых умиротворенно взирают с икон, и кажется – под этими сводами смиренно замирает само время, осознав свое бессилие перед могуществом хранимого здесь сокровища. Но сегодня все было не так…