No Woman No Cry. Моя жизнь с Бобом Марли - Хэтти Джонс

Тут-то на наши лица вернулись улыбки — контракта как такового еще не было, но он явно наклевывался. Я почувствовала некоторое облегчение, и даже с тетушкой стало легче уживаться, потому что теперь появилась возможность помогать ей деньгами. К тому же я знала, что мы скоро выберемся из ее дома.

Со своей стороны Крис приложил максимум усилий для организации подходящей обстановки для творчества. В начале 70-х он купил большой обветшалый дом по адресу Хоуп-роуд, 56, недалеко от Джамэйка-хауз, резиденции премьер-министра, и Девон-хауз, достопримечательной усадьбы, где выросла мать Криса. Это место он назвал Айленд-хауз. К дому прилегал участок земли с несколькими подсобными строениями. Все это находилось далеко не в лучшем состоянии, но жить было можно. Крис устроил так, чтобы музыканты, которых он поддерживал, могли там собираться и репетировать, и в скором времени Боб и Крис договорились, что после выхода первого альбома Боб примет на себя все это хозяйство и сможет проводить там интервью и пресс-конференции. Впоследствии Боб стал владельцем дома на Хоуп-роуд — по контракту на выпуск трех альбомов, подписанному с «The Wailers».

Когда все завертелось, Боб, разумеется, пришел в восторг.

— У нас будет свой дом! — повторял он.

Что касается меня, я была просто потрясена. В особенности тем, где этот дом находился, — для всех, кроме белых (в крайнем случае, мулатов) и толстосумов, путь в этот район был заказан. А для раста и подавно! Это был первый случай, когда растафари обосновались в этой части города. Носить дреды и одежду растаманских расцветок рядом с домом генерал-губернатора — практически короля, — такое даже трудно себе представить! В двух шагах от офиса премьер-министра! Прямо на виду!

Так что многие рты в городе пораскрывались от удивления, когда «The Wailers» вселились на Хоуп-роуд. Сам Крис обычно останавливался в другом месте, а Боб, Питер, Банни и другие ребята зависали там постоянно. К мысли переехать туда самой я относилась без энтузиазма, хотя и была рада, что у Боба все получается. Но как-то я не чувствовала этот дом своим. Во-первых, что бы там ни прописали в контракте, участники «The Wailers» были партнерами и надо было делиться. Да и Боб ни разу мне не сказал: мол, давай, Рита, приезжай, привози детей. Меня не захватывал весь этот энтузиазм. Когда я там бывала, то видела, что дом больше напоминает коммуну, потому что там обитали не только «The Wailers», но и другие люди, и женщины в том числе, и… всякое-разное там происходило. У меня создалось ощущение, что Крис использовал Айленд-хауз в качестве наживки для Боба: вот смотри, здесь ты можешь обрести свободу, а Риту с детьми отодвинем на задний план…

Так что я сказала себе «посмотрим-посмотрим» и продолжала ждать, потому что не чувствовала нужных вибраций. Тем не менее, все это было большим достижением: «The Wailers» по-настоящему взялись за дело, много репетировали и серьезно работали — и много играли в футбол.

Затем Крис издал их первый альбом, «Catch a Fire», и это был мгновенный хит и начало всему. «The Wailers» поехали в турне по Англии, затем по Штатам и даже играли на разогреве у «Sly and The Family Stone» в Лас-Вегасе. Дома на Ямайке тоже все вдруг захотели с ними познакомиться, ведь они были теперь знаменитостями, подписавшими контракт с «Island». Об этом даже сообщила центральная ямайская газета, «Глинер»: «„The Wailers“ подписали…» и так далее. И тут же — вжик! — все вокруг стали друзьями. Настоящий прорыв!

Я смотрела на все это и думала: ну-ну… Я видела, как приходит совсем другая жизнь… и вместе с ней другие женщины. Вскоре Крис поселил на Хоуп-роуд свою бывшую любовницу (как я узнала позже) по имени Эстер Андерсон, актрису родом с Ямайки, жившую в Лондоне и только что снявшуюся в фильме у Сидни Пуатье. Она должна была работать фотографом «The Wailers», отвечать за связи с прессой и все прочее во время их следующего тура. Еще там жила Диана Джобсон, впоследствии ставшая одной из юристок Боба, сестра лучшего друга и партнера Криса Дики Джобсона (тоже жившего там), и Синди Брейкспир, у которой позже была связь с Бобом. Диана и Синди, как и большинство женщин, тусовавшихся на Хоуп-роуд, были хорошенькими мулатками из среднего класса, у которых взыграла жажда новых ощущений. Поэтому Боб для них был тааак интересен и тааак их притягивал. Они все мечтали оказаться с ним в постели, и он этому потворствовал, оставаясь там ночевать. Не хочу, однако, изображать этот период исключительно в негативном свете, ведь в то же самое время Боб работал и создавал то, к чему у него было призвание. Это было подлинное начало: очень многое из того, что он хотел сделать в своей музыке, воплотилось в жизнь именно в то время, когда у него появился этот дом.

Жизнь на Хоуп-роуд, 56, не останавливалась ни на минуту. В любой час дня и ночи там происходили встречи, репетиции, интервью, тут же кто-нибудь делал зарядку. Кухня работала круглосуточно. Кипели супы, порой Боб или его друг Алан «Скилл» Коул, футбольная звезда, готовили арахисовый сок или еще что-нибудь. Дом на Хоуп-роуд был тем местом, где жизнь Боба развернулась, и он почувствовал ее во всей полноте. И я была счастлива за него, потому что я, как и он, выросла в бедности Сент-Энн и Тренчтауна. Трудности, через которые нам пришлось проходить поначалу, воспринимались болезненно, но все равно мне кажется, что и там была своя радость, и это было важно. Боб хоть и недолгую жизнь прожил, но смог найти в ней эту радость и делать то, что от него требовал его дух. Он не мог иначе. И я думаю, что Бог любил его тем больше за все те жертвы, которые он принес — не только ради себя, но ради того, чтобы другие жили счастливо. Я попросила его, когда он умирал, быть по правую руку от Господа, чтобы я могла его отыскать, когда придет время нам снова встретиться. И я буду рада этой встрече…

Несмотря на свои сомнения, я появлялась на Хоуп-ро уд практически каждый день, просто чтобы быть частью происходящего. Если Боб не приходил домой ночевать, на следующее утро я требовала объяснений. И он, конечно, объяснял — всегда находились какие-нибудь причины. Чаще всего он говорил:

— Была репетиция, — то есть его задержала музыка.

Тогда я говорила:

— Ну что ж, с этим я ничего не могу поделать, потому что это твоя мечта, и это то, что нас кормит, и раз уж нужны все эти репетиции… Но будь осторожнее!

Как всегда, я поддерживала Боба в том, что он делал, и не переставала верить в него. Я даже купила ему комплект мебели для спальни на Хоуп-роуд, но он не хотел там чувствовать себя по-домашнему — или не хотел, чтобы выглядело так, будто он не живет дома.

В то время он уже очень хорошо помогал семье и денег не жалел, как и прежде, когда их было мало.

— Вот, держи, это вам с детьми и тетушке, — говорил он.

И я его не пилила. Я говорила:

— О, здорово, — и молчала о том, что было у меня на сердце, хотя дом на Хоуп-роуд превращался в ощутимую занозу. Каждый раз, как я видела, что там творилось, я думала: ой, нетушки, я сюда ни за что не перееду, у меня здесь никаких сил не хватит.

Что было еще важнее, вся эта музыка теперь появлялась на свет без моего участия. Я не пела ни для Боба, ни для кого другого. Это была заметная перемена в моей жизни, но я много трудилась и нуждалась в передышке. Нужно поразмыслить, считала я. Друзья предупреждали: