Вознесение - Лиз Дженсен

Наконец я дозваниваюсь до Фрейзера Мелвиля, который красноречиво настаивает: тот факт, что ураган «Стелла» ударил по Рио в предсказанный Бетани день, «статистически незначим». Всем известно, объясняет он, метеорология — наука неточная, основанная почти целиком на догадках. В Сети полно бредовых прогнозов, и очень может быть, что там-то и ловит свою рыбку Бетани. Нежданные-негаданные бедствия вроде «Стеллы» случаются сплошь и рядом. Кто угодно может притвориться, что якобы о них знал.

— Это то же самое, что пытаться предсказать, куда понесет взбесившаяся лошадь. Бетани просто повезло.

— Если тут можно говорить о «везении». Но как же ваш звонок? Мне показалось, вас что-то разволновало.

— Совпадения — штука волнующая. Настолько, что мне надо было поднять кого-нибудь с постели. И первой, о ком я подумал, были вы. За что и прошу меня извинить.

— Тысяча к одному, вы сказали, — настаиваю я. — Или это тоже статистически незначимо?

На что физик невозмутимо отвечает:

— Знаете, а ведь теперь вам придется со мной поужинать.

Вечером четвертого дня рисунок небесного прыгуна Бетани, сорванный со стены студии, лежит в папке у моих ног, в «Брассери дез Ар». Ужинать в одиночестве я ненавижу лишь немногим меньше, чем разогревать в микроволновке готовые обеды или заказывать еду на дом. Впрочем, в «Брассери» я уже своя — настолько, что меня сажают за любимый столик, а управляющий подходит поздороваться. И ободряюще мне улыбается, услышав, что сегодня, в кои-то веки, я буду ужинать в компании не только «Вестника психиатрии».

Подошедший к столику Фрейзер Мелвиль целует меня в обе щеки и просит его извинить за семи-с-половиной-минутное опоздание.

— Напомните-ка Башу статистику? Каковы шансы того, что это не случится?

— Что я приду вовремя? Практически нулевые. — За его шутливостью скрывается нервозность.

— Ураган.

— Я назвал тысячу к одному. Но реальная цифра — где-то около трех тысяч.

Значит, вы задолжали мне еще два ужина. — Пока он стаскивает куртку, вынимаю рисунок Бетани и кладу его на стол перед ним. — А если учесть в ваших расчетах еще и это? Нарисовано за неделю до падения бразильского Христа в Рио.

У нижнего края страницы я поставила дату. Смотрю, как он изучает рисунок. Глаза всегда движутся слева направо и сверху вниз — именно так пишут китайские иероглифы. Прежде чем заговорить, физик совершает это зрительное путешествие трижды.

— Любопытно, — говорит он наконец, но ничего к этому не прибавляет.

— Теперь я уже не так уверена, что тут обычное совпадение. Она заявила, будто знала о случившемся наперед. И будто это не первое ее пророчество, которое сбылось. Например, она утверждает, что, дескать, говорила мне о землетрясении в Непале до того, как оно произошло.

— И?

— Вполне возможно. Я-то слушала не что она говорит, а как. А потом, стоило мне увидеть на экране падение Христа, я сразу вспомнила это ее художество.

Физик молчит. Снова пробегает глазами рисунок. Мы делаем заказ и опять погружаемся в молчание. Фрейзер Мелвиль то и дело поглядывает на прислоненный к солонке листок. Похоже, творение Бетани не дает ему покоя.

— Если позволите, я хотел бы взглянуть на ее записи, — говорит он наконец. — Интереса ради. Проверить, что еще за видения ей были и есть ли в них хоть какая-то связь с реальностью.

— Нарушение врачебной тайны. Я рискую потерять работу.

— Если об этом узнают, — говорит он будничным тоном. — Но кто же им расскажет?

Во мне вспыхивает гнев. Он что, действительно считает, будто все так просто? В практическом плане осуществить это будет нетрудно, особенно мне с моей коляской, в которой уже сокрыто противозаконное «громовое яйцо» и еще более противозаконный баллончик: в этом он прав. Но есть же и моральная сторона!

— Вам знакомо понятие, которое принято называть «правами человека»?

— Думаете, она будет против?

— Она-то как раз решит, что Дед Мороз пришел летом. Нет, меня занимает ваша реакция. С одной стороны, некий ученый заявляет, что это простое совпадение — «любопытное» совпадение, — а с другой…

— Этому ученому хотелось бы знать, были ли и другие. Только и всего.

— И сколько их нужно, чтобы вы перестали видеть в них совпадения? Сколько предсказаний этой девочки должно сбыться, чтобы в ваших глазах они стали не просто «любопытными»? Еще одно? Два? Если она оказалась права насчет Непала, что легко проверить…

Фрейзер Мелвиль энергично мотает головой:

— С моей точки зрения — с точки зрения любого ученого, — ответ таков: больше, чем она сможет предъявить за всю свою жизнь.

— Тогда зачем вам вообще понадобились ее тетради?

— По той же причине, по которой я выбрал науку. Любовь к головоломкам. Семьдесят лет назад мало кто верил, что динозавры вымерли из-за метеорита, а теперь это научный факт. Новые теории долго завоевывают позиции, зачастую из-за упорного сопротивления, потому что на кон поставлена не одна карьера. В академических кругах гуляет даже циничная поговорка: слава профессора измеряется количеством лет, на которые ученый задержал прогресс в своей области. Вспомните, как настойчиво некоторые ученые цеплялись за убеждение в том, что теперешнее глобальное потепление никак не связано с углекислым газом, который мы выбрасываем в атмосферу. Однако дебаты и споры движут науку вперед. Главное — ставить все под вопрос. И не бояться риска. Нельзя любить знания и пройти мимо загадки, которую никто еще не решил.

— Речь ведь не только об ученых. Взгляните на падение Христа Спасителя. Сколько разговоров о символах, о провидении и тому подобных вещах. Поговаривают, будто Папа Римский намерен заказать новую статую, в два раза больше — да такую, чтоб до следующего пришествия простояла.

Согласившись друг с другом, что религиозное брожение начинает настораживать, и получив заказ, мы плавно переключаемся на фундаментализм и атеизм, потом на сверхъестественные явления, суеверия и на то, как в большинстве культур религии поклоняются или по меньшей мере ее уважают, а народные приметы считают сомнительными пережитками Средневековья.

— Я училась у монахинь, — рассказываю я. — Они даже не подозревали, сколько в них было язычества. Что же до традиций, мне кажется, католическая церковь придумывает их по ходу дела. Завидная изобретательность. А «Жажда веры»? Не успели мы и глазом моргнуть, как теория разумного начала стала чуть ли не общепризнанной.

— Мне нравится, что сказал по этому поводу Ральф Вальдо Эмерсон. Религия одного века — художественная литература другого. Моя мать была протестанткой. Каждое воскресенье она по утрам ходила в церковь, а к вечеру напивалась. К концу она потеряла веру. Просто так, без всякого повода. Странно, правда, — перестать молиться именно тогда, когда это может тебе помочь… Решила, что потеряла слишком много времени, стоя на коленях, и ради чего? К ней в больницу пришел викарий, а она заявила, что молитв ей не требуется. — Улыбается. — Да, мама у меня была упрямая. Знаете, какими были ее последние слова? «К черту Бога, преподобный».