Слепое Озеро - Роберт Чарльз Уилсон

– Тогда у НАСА не было своих БЭК-колец, – заметил Чарли, – но «Дженкорп» предложил поделиться вычислительными мощностями.

– Вы работали в «Дженкорпе»?

– Да, мне довелось понянчиться с их оборудованием. «Дженкорп» добился неплохих результатов в области синтеза белков. Естественно, примерно то же самое можно было делать и на обычных квантовых компьютерах. Среди инженеров считалось, что БЭК-кольца слишком уж сложны и непредсказуемы, что это костыль какой-то, а не нормальное решение – черт-те что и сбоку бантик. Но с результатом-то не поспоришь. А результаты дженкорповские БЭК-кольца выдавали быстрее, чем стандартные БЭК-компьютеры в Массачусетском технологическом. Другое дело, что выглядело это слегка страшно- вато.

– Страшновато?

– Слишком уж они были неожиданными. Контринтуитивными. Любой специалист в саморазвивающемся адаптивном программировании вам скажет, что БЭК-кольца в этом плане сильно отличаются от обычных БЭК-массивов, которые и сами по себе достаточно странно себя ведут. Мне не следует этого говорить, поскольку подразумевается, что я рассудительный и опирающийся исключительно на факты инженер, однако БЭК-кольца попросту мыслят странно. Причем такое объяснение ничем не хуже других, все равно никто не понимает, почему БЭК-процессор с открытой органической архитектурой работает быстрее, чем просто БЭК-процессор. Можно подумать, в него какой-то сраный дух вселяется, извините за выражение. И мы в машинном зале не просто поставляем требуемые вольты и амперы – штука, за которой мы ухаживаем, она почти живая. Иногда у нее хорошее настроение, иногда же…

Чарли умолк, словно осознав, что давно вышел за рамки инженерных рассуждений. Вряд ли он захочет, чтобы я это публиковал, понял Крис.

– Так, значит, вы предложили НАСА доступ к БЭК-кольцам…

– В конце концов НАСА просто купила у «Дженкорпа» несколько штук. И меня вместе с ними. Понимаете, по существу, задача сводилась вот к чему – по мере того, как сигнал с комплекса «Галилей» ослабевал, его становилось все сложнее и сложнее отделять от шума. Соответственно, нам предстояло обнаружить этот сигнал и извлечь его, отделив от всевозможных случайных радиопомех, которые от всей Вселенной так и лезут. Меня часто спрашивают: «Как же вы это делали?» И мне приходится отвечать, что мы этого не делали и никто не делал, мы просто поставили перед БЭК-кольцами задачу, они дали варианты ответов, варианты стали скрещиваться и размножаться, пока из всего этого что-то не вышло. Сотни тысяч поколений в секунду, гигантская невидимая эволюционная гонка в духе Дарвина, выживает сильнейший… под «сильнейшим» в данном случае понимается «способный извлечь сигнал из-под груды шума». Код, пишущий код. Больше поколений кода, чем поколений живших на Земле людей, как бы даже не больше, чем поколений всех живых существ. Числа, усложняющие сами себя, как ДНК. В непредсказуемости и есть основная красота, понимаете?

– Кажется, да, – согласился Крис. Красноречие Чарли было ему по душе. Ему всегда нравилось, когда в голосе интервьюируемого звучит истинная страсть.

– Я хочу сказать, что мы сделали нечто красивое и загадочное. Чрезвычайно красивое. И чрезвычайно зага- дочное.

– И оно сработало, – кивнул Крис. – Отделило сигнал от шума.

– Как всем известно, сработало. Сказать по правде, пока наконец не получилось, мы сомневались. Имели место несколько, как мы это называем, пороговых ситуаций. Когда все чуть было не пошло прахом. Сначала у вас прекрасное, чистое изображение, потом оно начинает распадаться, буквально пиксель за пикселем. Потеря осознаваемого сигнала. Однако всякий раз БЭК-кольца снова его вытягивали. Вообще без нашего участия, понимаете? Наши математики с ума сходили – очевидно, начиная с какого-то уровня осмысленный сигнал получить нельзя в принципе, слишком много потерь, однако машины продолжали его извлекать, словно кролика из шляпы. Пока наконец…

– Да-да.

– Пока наконец в один прекрасный день к нам в лабораторию не заявился мужик в дорогом костюме и не объявил: «Так, ребята, только что сообщили с самого верха: комплекс полностью прекратил передачу и отключился, можете тоже выключать свою технику и расходиться по домам». А моя начальница – я тогда работал с Келли Флетчер, она сейчас в Кроссбэнке – подняла голову от монитора и говорит: «Комплекс, может, и отключился, а данные продолжают идти».

Чарли дожевал сэндвич, вытер рот салфеткой и отодвинул стул.

– Наверное, в аппаратную уже можно.

В Кроссбэнке Крису довелось видеть БЭК-кольца с галереи. В саму аппаратную его тогда не пригласили.

Стерильный костюм оказался удобным, насколько это вообще возможно – воздух внутрь шел прохладный, стекло шлема было широким и прозрачным, – и тем не менее Крис испытывал в нем легкую клаустрофобию. Чарли провел гостя через дверь для персонала, и они попали в сюрреалистическую тишину аппаратного зала. Кольца представляли собой эмалированные цилиндры, каждое размером с грузовик. Они были установлены на изолирующих платформах, способных поглощать любую сейсмическую вибрацию, за исключением серьезных землетрясений. Странные и очень нежные устройства.

– Все может кончиться в любую минуту, – пробормотал Крис.

– Вы о чем?

– Слова одного инженера из Кроссбэнка. Он сказал мне, что ему нравится такая спешка, нравится обслуживать процесс, который может прерваться в любой момент.

– Такое чувство тоже есть, точно. Это технологии совершенно нового уровня сложности. – Чарли переступил через пучок проводов в тефлоновой изоляции. – Машины показывают нам чужие планеты, но за те десять лет, которые они работают на НАСА, мы так и не поняли, как именно они это делают.

И делают ли вообще, подумал Крис. Горстка твердолобых скептиков продолжала настаивать, что изображения не имеют под собой никакой реальной основы: что все это в некотором роде БЭК-кольцам лишь… снится.

– Таким образом, – сказал Чарли, – у нас здесь, по существу, сразу два исследовательских проекта: ученые в «Плазе» сортируют и интерпретируют данные, а те, кто работает здесь, пытаются понять, каким образом эти данные получены. Только наблюдать нам приходится как бы со стороны. БЭК-кольца нельзя ни разобрать, ни просветить рентгеном, ни еще чего-нибудь в этом роде. Измеряя квантовую систему, меняешь ее состояние. Слепое Озеро – не просто копия Кроссбэнка; нашим машинам пришлось пройти через такой же процесс самообучения, только мы использовали данные со старых интерферометров, а не с «Галилео», специально приглушая уровень сигнала, пока машины тоже не смогли решить задачу, в чем бы это решение ни заключалось. В мире лишь два таких комплекса, и любые попытки построить третий на данный момент ни к чему не привели. Мы словно балансируем на тоненькой ниточке. Примерно это и хотел сказать тот парень из Кроссбэнка. Здесь происходит нечто необычное, на грани чуда; мы не понимаем, что именно. Остается лишь ухаживать за этим чудом и надеяться, что оно не устанет и не выключится. Все может кончиться в любую минуту, это точно. И от любой при- чины.