Хозяин бабочек - Тата Олейник

Сакаяма, — учгурцы слишком почитают Мать Землю, чтобы ковырять ее палками и насиловать семенами. Любой пахарь для них — нечестивец. Да еще и, считай, кровосмеситель.

— Лепешки они при этом жрут.

— Да, лепешки они жрут. И лапшу. И вообще все жрут, что им кровосмесители иных племен взамен лошадей учгурских поставляют. Но сами — ни-ни. Не положено им над землей изгаляться.

— Тогда зачем тут богиня плодородия?

— Так не того же плодородия-то, хех. У Пионовой Девы ходят мужскую силу просить, да женского чадородия. Опять-таки, если ты втюрился в бабу, а она тебе никак не дается — тоже подношения сюда тащи.

— А мы здесь зачем?

— Надо! — сказал Сакаяма. — Твоя задача — благословение Пионки получить.

— И как его получают?

— Эээ, — Сакаяма почесал за ухом, — тут, видишь ли, своя тонкая техника. Для большого благословения лучше всего часть себя ей пожертвовать.

— Это какую еще часть себя? — с подозрением спросил я.

— Да ту самую… не дергайся ты, не все же, так, маленький ненужный тебе кусочек. Тем более у вас, попрыгунчиков, все равно все отрастает.

— Даже не думайте, — ледяным голосом сказал я. — Сами отрезайте себе, что хотите.

… тут я вспомнил, что мы вообще-то вроде как спасаем не друзей Сакаямы, а моих, и немного сбавил тон.

— Может, есть какие-то менее драматичные способы сделать этой богине приятно?

— Может, и есть, — ответил Сакаяма, рассматривая алтарь. — У тебя как со стихосложением?

— Да вообще-то никак, а что?

— У Пионки слабость к поэтам. Если сможешь без подготовки за минуту ей стих у алтаря родить, — то, будь уверен, благословение тебе дадут, особенно если по первому разу. Малое, конечно, но нам как раз такое и надобно.

— Мне кажется, — сказал я, слегка поклонившись, — что столь прославленный военачальник непременно должен быть силен и в стихосложении.

— Не, — сказал Сакаяма, — мне нельзя. Она на меня зуб имеет.

— Но я никогда не сочинял стихов экспромтом.

— Значит, самое время попробовать. Только не вздумай заранее готовиться или что-нибудь заученное рассказать. Она мигом просечет, и тогда шиш нам, а не благословение. На, вот! — Сакаяма достал из-за пазухи флягу. — Подойди к алтарю, плесни винца на камень и хоть несколько строчек из себя да выдави.

— Прямо так, сразу?

— Говорю же — готовиться нельзя, пшел давай!

Я шел к камню и с ужасом понимал, что девяносто девять процентов мозга у меня сейчас занято гениальной строчкой поэта Пушкина «Я помню чудное мгновенье…» Оставшийся один процент в это время вешал большой амбарный замок на дверь с надписью «Вся остальная мировая поэзия в принципе». Но я все-таки плеснул на камень рисового вина из фляжки — тут же над камнем высветились белые цифры обратного отсчета

59…58…57…

«Я помню чудное мгновение…»

….черт, черт, да что же меня так заело-то на этом мгновеньи! Ладно, возьму это первой строчкой, это не плагиат, а вроде как обращение к истокам будет. Сейчас быстренько туда что-то прилепим… Я помню чудное мгновенье, когда я ел в шкафу варенье… Нет, это не подойдет, почему я такая бездарность⁈ уже сорок девять секунд… мне конец, Сакаяма прихлопнет меня граблями, вот уж поистине будет чудное мгновенье, ни в коем случае нельзя эту строчку произносить, нужно придумать что-то совершенно-совершенно наоборот…

Тут со мной в первый и, не исключено, в последний раз в жизни случилось поэтическое вдохновение. Наоборот? Да пожалуйста!

'Забыл я вечную банальность,

Когда ушла меня ты от,

Как бесконечная реальность,

Как грязной жути идиот.'

Произнес это и, потрясенный новыми ощущениями, замолк. Цифры над камне дотикивали последние секунды, и я уже готовился получить граблями по голове, но тут увидел, что темные прожилки на камне запульсировали, поползли, стянулись друг к другу, и в месте их соприкосновения прямо из алтаря начал расти цветок. Зеленый стебель взметнулся вверх, раскрыл нежную зелень листьев, выбросил единственный тяжелый бутон, который распахнулся, отгибая лепесток за лепестком. Я протянул ладонь, и бутон голубого нарцисса упал в нее, стебель рассыпался серым прахом.

— Отлично, — шмыгнул за спиной Сакаяма. — Я же сказал, у Пионки нездоровая страсть к поэтишкам. Не сказал бы, чтобы им от того много пользы было, правда. Давай сюда свое благословение.

— А это можно? — спросил я, глядя как короткопалая лапа Сакаямы заграбастывает нарцисс.

— Можно, можно. Благословение ты получил, а уж что с ним делать — это твоя забота. Теперь побежали, у нас и другие дела есть. Нечего тут шороху наводить.

* * *

Обратный путь вымотал меня, невзирая на замечательные баффы Сакаямы, так что я доплелся до Летающих Шатров на последнем издыхании. Сакаяма бросил меня валяться на обочине, где я и прождал его до вечера. Вернулся он на большом белом двугорбом верблюде. Трясся между горбами с предовольным видом.

— Ну как? — поприветствовал он меня, похлопав по одному из верблюжьих горбов, — красота же?

— Наверное. Я не очень в верблюдах разбираюсь.

— Это не верблюд, а верблюдица.

— А зачем нам верблюдица? Мы на ней потом домой поедем?

— Это не просто верблюдица, — наставительно сказал Сакаяма, подняв указательный палец, — это Красавица в белых одеждах. Что уставился? Зовут ее так!

Да? Ну что же, от Альтраума всего можно ожидать, может, это действительно какая- нибудь непись заколдованная. Я моргнул на верблюда, точнее, на верблюдицу, ничего не высветилось. Верблюд, как верблюд. Верблюдица.

— Красавица в белых одеждах, — сказал Сакаяма, — это самая красивая верблюдица Летающих Шатров. По крайней мере в этом году.

— У них что, конкурсы красоты для верблюдов проходят? — спросил я.

— Именно. И ты видишь победительницу. Я чудом сторговался, чтобы нам ее продали за семьсот восемьдесят девять золотых.

— То есть, вы потратили все наши деньги, чтобы купить вот это?

— Да, и не благодари меня, мальчишка. Если Сакаяма дал слово — он его держит.

— Ладно, — вяло сказал я.

Все происходящие настолько меня вымотало, что я решил просто слепо довериться этой кривоногой свинье. Все равно других вариантов у меня не было. Прыжок веры в лапы кабана.

— Только где мы ночевать будем? И ужинать нам не на что.

— А это тебе что, не ночлег? — сказал Сакаяма, погладив Красавицу в белых одеждах по раздутому пузу. — Жаль, что не дойная, а то нацедили бы с нее молочка. Но и так сойдет, вино во фляге еще есть, карпа ты сейчас пожаришь…

Сакаяма швырнул мне утреннего карпа, и я со вздохом принялся разводить костер. К счастью, инспекторов пожарной безопасности в Шатрах не наблюдалось, святое право свободного человека жечь что угодно где угодно никем не оспаривалось. Красавица изящно улеглась на траву и совершенно не возражала, когда мы, отужинав, привалились к ее теплому боку.

* * *

Антийские купцы раскинули свой лагерь с западного края Летающих Шатров. От учгурского шатростроительства лагерь гостей отличался разительно. Вереница огромных пышных, белых, как гигантские безе, строений из плотного шелка. Антийцы тоже по большей части были в длинных белых одеяниях, а вот верблюды у них ни в какое сравнение с нашей Красавицей не шли: их шерсть была скорее кремовая с бурыми вкраплениями, ничего похожего на изящные завитки нашей верблюдицы. Да еще и одногорбые, мосластые, больше похожие на четвероногих птиц, чем на млекопитающих, зато высоченные, конечно. Мы, держа Красавицу под уздцы, стояли в стороне, чуть сбоку от утоптанного земляного помоста, на который должны были выводить рабов во время аукциона. Купцы же расселись на огромных цветастых коврах прямо перед помостом. Пили чай, перекликивались со знакомыми учгурцами. Между ковров шныряли разносчики шербета и халвы. Все эти сволочи в тюрбанах были так приятно оживлены, как будто они симфонический концерт слушать пришли, а не живых людей покупать. Хуже всего, что среди неписей-покупателей я заметил несколько игроков. Неписи еще ладно, у них программа, что с них взять, но этих людоторговцев с игровыми плашками на груди прямо очень хотелось вздуть. Я оглянулся на Сакаяму. Что же, есть у меня интересное подозрение, что если не участником, то свидетелем справедливого покарания мне стать удастся. А то что-то мой спутник уже скоро сутки себя почти прилично ведет. Не к добру это.

Рабов, насколько я понял, держали в закрытом тряпками загоне за помостом, вроде как не хотели заранее товар показывать. Торги