Валерий Харламов - Максим Макарычев

Местная команда целиком состояла из приезжих игроков. Потом, когда Валерий и Александр вернулись в Москву, ее перевели в Свердловск. Туда переехал и майор Владимир Альфер.

А пока Гусев и Харламов довольно быстро освоились в чебаркульской команде и, как отмечали местные знатоки, сразу рванули с места в карьер. Тренер Борис Поспелов давал им свободу творчества и не нагружал такими тяжелыми физическими упражнениями, как Тарасов. Хотя распорядок дня, по воспоминаниям Гусева, был довольно жесткий, как в армии: «Утром подъем, зарядка, завтрак, в город на тренировку едешь. В городе каточек был деревянный, открытый. Правда, лед, надо отдать должное работникам стадиона, нормальный был. Народ туда собирался битком. По сути, единственное зрелище в городе было. Трибуны вмещали около четырех тысяч зрителей, но болельщиков сюда набивалось значительно больше».

Новичков в команде приняли совсем не так, как показано в фильме «Легенда № 17», где Харламову едва не устроили темную «местные хоккейные деды», пытавшиеся его всячески унизить и лишить свободы творчества. «Полная чушь в том фильме про Чебаркуль. Да и не только про Чебаркуль. Не случайно я попросил, чтобы мою фамилию убрали. Там нет Гусева. Там есть Гуськов, — рассказывает Александр Гусев. — Атмосфера в нашей армейской команде была отличная. Ребята в ней классные, простые были. Из Свердловска, Челябинска, из Тагила. Из москвичей мы с Валерой в ней вдвоем были. Потом уже Смолин подъехал после нас, Смагин с Юрой Федоровым (защитник, двукратный чемпион мира, воспитанник ЦСКА. — М. М.). Потом туда приехали Трунов Володька, Женька Деев. Кто был помоложе, тех туда по указанию Тарасова и отправляли. Играл в команде и Коля Макаров, отличный хоккеист, брат Сергея Макарова. А Валера сразу в лидеры выбился, так что, когда мы в новый город для игр приезжали, слава о нем уже шла впереди него. И это признание случилось за считанные недели».

В Чебаркуле у игроков практически не было силовых упражнений. «Атлетизмом занимаются обычно перед сезоном. А в Чебаркуль мы попали в самый разгар сезона, игры уже вовсю шли, все местные хоккеисты уже давно вкатились в этот сезон», — уточнил Гусев. Правда, Валерий Харламов выкраивал время на дополнительные силовые тренировки.

Играли примерно через два дня на третий. При столь интенсивном графике игр свободного времени почти не оставалось. Игроков очень выматывали разъезды. Надо было из Чебаркуля на электричке доехать до Челябинска, потом добираться до аэропорта, затем лететь на самолете. На тренировки из ДОСа игроков возил старенький военный автобус. Особых приключений в дороге не было, поездки игроки переносили нормально.

На побывку в Москву Гусева и Харламова не отпускали. Да и некогда им было ездить домой: таков уж был порядок, игры и еще раз игры. «Раза два транзитом проезжали через Москву, домой заскочишь буквально на несколько часов, и всё», — вспоминает Гусев.

Самыми принципиальными соперниками были клубы из Нижнего Тагила, Ярославля, Глазова, Прокопьевска. Играть игрокам низшего советского хоккейного дивизиона, особенно на открытых стадионах Урала и Сибири, часто приходилось при 25-30 градусах мороза. «Однажды в Устинке играли при минус 47. Шесть периодов по 10 минут. Там сарайчик стоял, в середине — печка-буржуйка. Одна пятерка играет, другая у печки сидит. Вылетаешь на смену — на льду такие трещины! Лед от мороза кололся. Попадаешь шайбой в штангу: одна половина в воротах, другая на вираже. Судья спрашивает: что делать? Ярославцев (игрок минчан) советует: взвесить, если тяжелее та часть, что в воротах, — гол», — вспоминал в интервью порталу «Прессбол» бывший игрок минского «Торпедо», выступавшего в одной игровой зоне со «Звездой», Сергей Шитковский. «Это было нормальное явление, — улыбается Гусев. — Мы молодые были, особо морозов и не замечали. Уши мерзли, погреешь их немножко, и снова в бой. Болельщикам было проще, они согревались своими методами. Там разбивали военные палатки, в них предлагали портвейн, беляши горячие. Народ отдыхал хорошо. Куда еще им идти в этом городе? Зато радость у людей была искренней и неподдельной. Все болельщики, несмотря на крайне суровую и невеселую жизнь, были одной дружной семьей. Игру и хоккеистов здесь ждали так, как ждут семейных праздников».

Гусев говорил эти слова одновременно с такой светлой печалью, но с такими искрящимися глазами, что я живо представил себе тех людей, болельщиков. Наших дедов и отцов (если говорить о моем поколении сорокалетних), живших в то самое время, которое так клеймили «господа демократы» в 1990-е, а некоторые люди, для которых родина — это когда «одно место в тепле», поливают и до сих пор. Время жен, проводящих лучшие годы жизни в самых отдаленных гарнизонах, но счастливых оттого, что вот она есть, она твоя — эта жизнь без войны. С тяготами службы среди замерзших елей и затаившихся в дремучем лесу болот.

Это было время службы во благо твоей великой страны. С людьми, счастливыми по пустякам. Радующимися новой обновке, новой брошке, новой игрушке, но не превращающими потребление и накопительство в смысл бытия. Не сделавшими деньги смыслом и целью жизни.

Счастливыми от ощущения полноты самой жизни, от радости ее маленьких фрагментов. С братской всепрощающей любовью объединяющимися вокруг одного маленького счастья по имени хоккей. В тридцатиградусный мороз согревающимися портвешком в стаканчиках, которые заботливо передаются друг другу, в ожидании горячего беляшика.

Такую счастливую атмосферу помнит и автор этих строк. В начале 1980-х, в мороз под минус 30, надев пару шерстяных носков, пару свитеров, шубу, валенки и много чего теплого, бегущий с друзьями на тридцатитысячный стадион имени Ленина в Хабаровске, чтобы посмотреть на хоккей с мячом. И ведь были забиты стадионы, ведь передавали друг другу термос с «чаем» сидевшие рядом мужички. И все обнимались друг с другом при очередном голе любимой команды, в радостных порывах едва не душа друг друга.

Где это время, где эта радость? Убиты проклятой диктатурой денег и коммерциализацией душ, вытеснившей из сердца самое сокровенное и «замкнувшей людей друг в друге»…

Любопытно, что, когда ЦСКА в 1969 году сыграл товарищеский матч в Швеции на открытом воздухе, Харламову было уже не так комфортно, как раньше. Игроки команд мастеров — не мальчишки, которые часами могут резвиться на дворовых площадках, забывая о холоде. Или не хоккеисты команд низших лиг, которые играли на холоде чаще, чем в закрытых помещениях. «В том матче в Швеции я терпел сколько мог, но наступил момент, когда руки меня уже не слушались, пальцев я не чувствовал и, чтобы как-то согреться, сжал руки в кулак и так вот, без помощи пальцев пытался держать клюшку. Лихо носился по льду, не вступая, однако, в игру. Увы, долго имитация активности продолжаться не могла. Товарищи увидев, что я “открываюсь”, и хорошо понимая хоккей, дали мне пас, шайба была пущена сильно и точно и, попав в клюшку, выбила мое оружие из рук. Сил поднять клюшку, разогнуть пальцы уже не было», — вспоминал Валерий Харламов.

Но вернемся в Чебаркуль. Харламов с его взрывной вдохновенной манерой игры, оригинальной обводкой и виртуозным катанием полюбился болельщикам сразу, стал любимцем местных жителей. За «Звезду» он играл с огоньком в глазах. «В третьей группе мало было хоккеистов, которые могли бы сравниться с ним в скорости. Да и в обводке. В Чебаркуле Харламов чувствовал себя спокойно. Очень помогала ему спокойная, доброжелательная атмосфера, которая царила в “Звезде”. Он видел, что другие игроки надеются на него, и постепенно привыкал к роли лидера», — писал Владимир Дворцов.