Тайны взрослых девочек - Марина Крамер

Вздохнув, Лена набрала номер справочной и попросила телефон реанимации. Перезвонила туда, долго слушала длинные гудки, пока наконец ей не ответил дежурный врач. Только после разговора с ним она немного успокоилась. Отцу стало лучше, теперь его состояние оценивали как среднетяжелое.

Лена снова закрыла глаза и почувствовала, как по щекам потекли слезы. День выдался напряженным, усталость накатила с такой силой, что справиться с ней Лена не смогла.

Вернувшийся из бассейна Никита, увидев ее слезы, повел себя неожиданно. Он лег рядом, обнял Лену, прижал к себе:

– Что ты, Леночка? Я тебя обижаю, милая, прости. Такой характер несносный. Мне с тобой очень хорошо, ты же знаешь. Не надо плакать.

Такие перепады настроения всегда выбивали Лену из равновесия, а сегодня и без того на нее свалилось слишком много. Рыдания усилились, и Никита, не привыкший к ее слезам, даже растерялся. Через минуту-другую он сообразил, что нельзя дать истерике разойтись, дотянулся до мини-бара, вынул бутылочку коньяка и почти силой влил стакан Лене в рот.

– Вот так. Успокойся, милая, сейчас все пройдет.

Лена закашлялась. Дыхание перехватило, горло обожгло, но плакать ей действительно расхотелось. Она благодарно посмотрела на Никиту и пробормотала:

– Я уже все. Почти все…

Он снова притянул ее к себе и погладил по волосам.

– Ничего, ничего, Леночка.

В этот момент она почувствовала себя самой счастливой на свете. С ней рядом был любимый мужчина, в его объятиях она чувствовала себя спокойно. Одиночество ей больше не грозит. Во всяком случае, не этой ночью.

– Я говорил тебе, что в ячейке этой пусто? – Голос Андрея впивался в голову противным комаром, от которого нет никакой возможности избавиться.

– Погоди, не кричи. – Лена скосила глаза в сторону спящего Никиты. – Я сейчас.

Она выбралась из постели и ушла в ванную. Села на край, включила воду, попутно еще плеснула себе в лицо, чтобы проснуться окончательно.

– Говори нормально, без крика. Не нашли ничего в ячейке? Прямо пустая стояла? – В зеркале перед собой она видела свои опухшие после вчерашних слез глаза.

– Не пустая, конечно. Но никакого дневника там не было. Зато лежал конверт, в нем две фотографии. Мужчина и женщина. Фотографии без подписей, без дат.

– Может, родственники?

– Может. Что прикажешь делать с этим? – Андрей явно злился, и вряд ли из-за отсутствия в банковской ячейке дневника Жанны Стрелковой.

– Что-то еще случилось?

– Да. Ночью напали на писателя Голицына – слышала о таком?

У Лены вспотели ладони.

– Что с ним?

– Он в больнице. Удар по затылку сзади. Повезло, что он здоровый и, видимо, верткий. По касательной пришлось, но ушиб мозга там нормальный. Я с четырех утра в больнице торчал, вот в управу еду. И ты давай-ка тоже подгребай, начальница. Сдается мне, что здесь есть связь с делом Стрелковых, терпила как-никак жених Жанны.

– Паровозников, что за жаргон? «Терпила»! – передразнила Лена.

– Хорошо, нежная моя. Потерпевший. Но ты все равно приезжай быстрее.

– Хорошо, через сорок минут буду.

Лена положила мобильный на полку у раковины и встала под душ. Нападение на Голицына не вписывалось в версию об убийстве Стрелковых кем-то из прошлого. Хотя… Павел – жених Жанны, кто знает, в какие тайны будущий тесть мог его посвятить. «Надо самой его допросить», – подумала она, застегивая платье. Никита по-прежнему спал, и Лене стало жаль уходить вот так, не попрощавшись. Она осторожно поцеловала его в макушку и вышла из номера, стараясь закрыть за собой дверь как можно тише.

К ее приезду Андрей успел выпить кофе и подкрепиться парой бутербродов, а потому немного остыл и уже не выглядел таким раздраженным. Разве только не выспавшимся.

– Короче, Елена Денисовна, вот тебе фоточки. – Он бросил на стол перед Леной белый незапечатанный конверт. – А вот краткие записи того, что мне Голицын в больнице наговорил. – Рядом лег потрепанный блокнот. – Ты пока посмотри, почитай, а я подремлю на диванчике минут сорок, иначе толку от меня не будет.

Лена не успела и рот открыть, как Андрей уже перебазировался на диван и отвернулся, накрыв голову курткой.

– Бардак, а не прокуратура, – пробормотала она и открыла конверт.

Две фотографии. На одной привлекательный худощавый мужчина в сером костюме сидит на пестром диване с высокой мягкой спинкой – такие были очень популярны в начале 1990-х. Их тогда сплошь и рядом выпускали многочисленные мебельные фабрики, расплодившиеся на заре рыночной эры как грибы. Интерьер явно домашний. Вид у мужчины расслабленный, ворот белой рубашки под пиджаком расстегнут, в руке бокал с чем-то темным. В нижнем левом углу снимка виден край накрытого стола – очевидно, фото сделано во время какого-то праздника. Больше ничего примечательного.

Лена отложила этот снимок и взяла второй. Тот же мужчина в обнимку с женщиной – молодой блондинкой с круглым открытым лицом, оба улыбаются в объектив и выглядят очень счастливыми.

Чем эти фотографии могли заинтересовать Жанну и какое отношение они вообще имели к семье Стрелковых, Лена пока не очень понимала. И уж тем более ей было неясно, зачем держать такие безобидные снимки в банковской ячейке.

Отложив конверт в сторону, она взялась за блокнот, в котором Андрей по привычке делал пометки и записи. Почерк у Паровозникова был округлым, аккуратным, разборчивым. Это Лену всегда удивляло – и она писала мелко и разобраться в своих записях могла только сама. Работать с блокнотом Андрея было одно удовольствие.

Она внимательно прочла все, что Андрей набросал в ходе опроса Голицына, и теперь довольно хорошо представляла картину нападения. Павел возвращался из кафе, где засиделся допоздна над очередной главой книги. Чтобы сократить путь, пошел не по улице, а через гаражный массив за его домом. Именно там, в гаражах, на него и напали. В последний момент он услышал шаги за спиной и слегка отшатнулся, поэтому сила удара и точка приложения оказались не такими, на которые рассчитывал нападавший.

Однако сознание Голицын все-таки потерял и очнулся только спустя какое-то время. Сумки с блокнотом, какими-то мелочами и портмоне рядом не было, но часы и деньги в кармане куртки остались на месте. Мобильный тоже не пропал, лежал рядом на земле. Голицын попробовал подняться, но идти не смог. Он вызвал «Скорую» и снова ненадолго отключился.

В себя пришел уже в машине. Никаких примет нападавшего он, разумеется, не помнил и никого особенно не подозревал. В блокноте, пропавшем вместе с сумкой, ничего ценного, кроме главы нового романа, не было.

Лена отодвинула записную книжку и задумалась. Для нападения с целью ограбления многое не сходилось – оставшиеся часы, телефон и деньги, например. Голицын сказал, что в кармане куртки лежало пять тысяч, а в портмоне только мелочь, даже банковской карты не было. Предполагать, что на писателя напали из-за блокнота, смешно. Тогда зачем? Если хотели убить – почему не ударили еще раз, уже лежачего?