Стальная бабочка, острые крылья - Иван Константинов

– Не мой, а Чака сын, от первой жены еще. Давно служить ушел, вот вернулся. А тебе что?

– Да спросить его хочу про службу. Как зовут парня?

– Джек он.

Би перекинула ногу через скамью и развернулась к другому столу, за которым спиной к ним сидели Чак, Джек и еще несколько мужчин, видимо работники.

– Джек, подсядь к нам, – позвала она.

– Зачем? – спросил он с набитым ртом, и Чак тоже обернулся.

– Да не бойся, подсядь, поговорим.

Джек встал, дожевывая, поправил ремень игольника, висящего за спиной, и пересел на скамейку рядом с Би.

– О чем мне с тобой говорить?

– Руку покажи.

– Руку?

Би, все еще сидящая к нему лицом, ухватила его за правую кисть и дернула на себя, прижимая плечом к столу. Тарелка с супом высоко подскочила, расплескивая содержимое, Чак и мужчины за соседними столами вскочили.

– Видели, говорите. – Би дернула рукав холщовой рубахи Джека вверх, обнажая сложную татуировку. – И я видела. В Детройте служил, говоришь? Что смотрите? Подходите ближе, картинку интересную покажу.

– Ты это… пусти его, – как-то не очень уверенно сказал Чак.

Дети, прекратив есть, с интересом смотрели на них, люди за соседними столами начали вставать. Джек дернулся и застонал, потому что Би еще сильнее сжала его плечо.

– Вот эта картинка, большая, с пауком, самая интересная. Такие в бандах делают. Есть в Руке, что сюда идет, такая банда. Большая, тысяча с лишним человек. Они себя пауками величают. Вот эта татушка пониже, с крестом, значит, что человек может машину водить, причем хорошо. А вот эта, цветочек… такую делают, когда ты больше пяти человек в рейде убил. Один цветочек, значит. – Би отпустила Джека, оттолкнула его от себя и встала. – За одну такую татуировку в Чикаго рубят сначала руки, а потом голову. Он рейдер, сын ваш. Много видели таких, говорите?

Джек поднялся со скамьи и рванул на себя ремень игольника. Мириам положила руку на свой пистолет, но Би просто шагнула к парню так, что ствол уперся ей в грудь.

– Давай, – сказала она. – Стреляй, чтобы все увидели, кто ты. Только вот не думаю, что у тебя там бронебойные. Вы, твари, любите экспансивные. Стреляй!

– Джек!.. – Чак поднял ружье, целясь Би в голову. – Отойди от нее.

– Отец, это она…

– Да мне плевать! Отойди от нее!

Работники схватились за ружья. Мириам, совершенно не зная, что делать, взялась за свой игольник и убрала его под стол. Клер сидела, спрятав лицо в ладонях.

– Мне без разницы, – сказал Чак. – Он сын мой, а вот ты кто? Плевать я хотел на тебя и твои слова.

– Да я и не сомневаюсь, что сын. Вернулся, да еще так вовремя, сказал, что отсидитесь. Может, так оно и получится. Стариков и пожалеть могут, а остальных не грех им отдать, правда, Джек? Приезжих особенно. Они же чужие, да?

– Заткнись!

– Да он особо и не оправдывается, как я вижу. А отец твой знал, Джек?

Чак шагнул к ней, и дуло ружья теперь почти касалось ее виска.

– Убирайся!

– Значит, знал. А людей своих тебе не жалко? Хотя они же тоже вроде как чужие.

Би обернулась к Мириам:

– Собирай детей и в машину. Мы здесь не задержимся. И всем советую ехать отсюда подальше, пока к Джеку друзья не пожаловали.

– Тетя Клер… – прошептала Мириам, но та молча встала, отвернулась и ушла в дом, а девушка покрепче сжала игольник. – Таня, Рок, пошли.

Дети взялись за руки, и она потянула их из-за стола.

Би, стоящая в окружении вооруженных людей, чуть повернула голову, и мотор ее машины, оставшейся во дворе, взревел.

– У меня боевой кар. Опустите стволы или всех сожгу!

Воспользовавшись замешательством, она просто оттолкнула Чака, оказавшегося на пути, и пошла к машине. Мириам потащила детей следом. Таня, видимо, только сейчас испугалась: по пути к трейлеру все время спотыкалась и один раз чуть не упала.

– В трейлер, – сказала ей Мириам. – Прячьтесь, закрывайте дверь и сидите, пока не поедем.

– А вы?

– В трейлер!

Фермеры, обедавшие за соседними столами, тоже понемногу расходились по грузовикам, оглядываясь на Чака и его сына, стоявших в окружении работников у входа в дом. В сторону Би все еще смотрели ружья, но она демонстративно повернулась к ним спиной. Мириам видела, как дрожат ее губы и как отбивают едва заметную дробь пальцы, лежащие на колпаке кара. Би трясло от злости. Мотор уже не ревел, а просто свистел, прогреваясь.

«Только бы успеть до того, как…» – проскользнула мысль в голове Мириам.

Она уже подбежала к кабине грузовика и распахнула дверцу, когда Джек вышел вперед, поправляя на груди разорванную рубашку, и выкрикнул какую-то фразу в спину Би. Слова утонули в свисте мотора, можно было разобрать только что-то о Чикаго, о стенах, которые не спасли город.

Рука на броне сжалась в кулак. Мириам смотрела в лицо Би, с которым происходило что-то страшное. На долю секунды оно стало спокойным, словно спящим, а затем откуда-то из глубины всплыло нечто чужое, одевающее черты Би как маску. Миндалевидные глаза сузились еще больше, скулы заострились, Би улыбнулась, и Мириам поняла, что никогда еще этого не видела.

Новая, незнакомая Би сорвала игольник с бедра, коротким отработанным движением перебросила его под левую руку и, не оборачиваясь, выстрелила Джеку в голову.

Невидимка сидел у панели управления водной вышки и рассматривал царапины на прикрывающем ее щите. По его силуэту то и дело пробегали едва заметные волны, словно стирая его. Так броня подстраивалась под окружающий песок и ржавые трубы.

Царапины легко читались – маленькие руки и тонкие пальцы в армированных перчатках с мышечными усилителями. Знакомый след, как и большинство отпечатков, оставшихся на площадке перед вышкой. Те же широкие шины тяжелого боевого кара, тот же тягач с прицепом, слегка перекошенный на правую сторону. В этот раз к следам двух женщин добавились детские, и невидимке это казалось забавным.

Он не собирался их искать. За последние два дня след их машин попадался ему несколько раз, но только потому, что они двигались в том же направлении, что и невидимка, наверное сделав порядочную петлю там, где он проехал напрямик и успел вернуться.

Он подпрыгнул, подтянулся и легко взобрался по щиту на второй уровень вышки, где удобно устроился между гофрированными трубами и кожухом электрического насоса. По броне снова прошла волна, делая его частью ржавого металла.

Он ждал около часа. Это состояние было привычным. Невидимка мог провести так многие часы, не делая ни одного лишнего движения, не шевелясь и даже едва дыша. Солнце, стоящее почти в зените, не доставляло ему ровно никаких неудобств.