Я - убийца - Фридрих Незнанский

Десять минут истекли. Газаев с гостями вернулся во двор. Запустили местных саперов. Так как мины были в пластиковых корпусах, никаких технических средств, кроме щупов, у них не было. Был опыт.

Арабы улыбались.

Они обошли весь двор по периметру, перевернули вверх дном все, что хоть как-то отдаленно могло служить прикрытием и маскировкой. Наконец один из саперов радостно извлек из корзины с куриным кормом желтый кругляш и показал его гостям. Гости согласно заулыбались. Внезапно один из арабов что-то крикнул на своем и все застыли. Мина была без взрывателя. Подстава – так называется это у саперов. Дурак сделал несколько шагов вперед, и его товарищ в другом конце двора взлетел метров на пять ближе к Аллаху…

Когда дым рассеялся, Газаев подошел к своему саперу и, глядя на его обрубок, сказал что-то на своем гортанном языке. Беднягу унесли. Газаев направился к Николаю, стоящему точно по центру двора.

– Хвалю. Ты будешь жить и будешь учить наших… Будешь лучше есть. Мы дадим тебе русскую женщину. Согласен? Сможешь потом вернуться к себе в Москву и перетрахать всех русских женщин за мои деньги.

Они смотрели друг на друга, и ни один не хотел отводить глаза, хотя Николай знал, чем кончается такое противостояние. Славянин должен был проиграть.

– Где третья? Я не хочу больше терять своих людей, – сказал Газаев, постукивая стеком по плечу раба.

– Я на ней стою, – спокойно ответил раб, – Двинешься – уйдем вместе.

Ни один мускул не дрогнул на лице Газаева. Он решал про себя, блефует ли русский. Русских он знал. Понял, что не блефует.

– Жить будешь, – сказал он, развернулся на каблуках и пошел прочь.

Гости поняли, что произошло, только потом, когда Николай наклонился и осторожно стал разминировать мину у себя под ногами…

Они доползли до вершины и отдышались.

– Все? – спросил Эдик, утирая обильно выступивший пот.

– Кажется, но я бы не праздновал победу… Восток – дело тонкое, Петруха. Слышишь ручей? До того, чтобы ставить в воде, они еще не додумались.

Бывшие рабы поползли вниз на шум ручья и скоро жадно хватали воспаленными ртами холодную до боли в мозгах воду.

– Нам надо уйти как можно дальше на юг. Искать нас будут на северном направлении.

– На юг так на юг, – согласился Эдик.

К тому времени как совсем рассвело, оба были уже в десяти километрах от селения. Окончательно вымотанные, они расположились на отдых в природной котловине, поросшей по гребню редким, но на редкость колючим кустарником. Уснули без сновидений, без чувств, без желаний. Проснулись с диким желанием есть уже за полдень.

Они подползли к верхнему срезу и выглянули. Впереди расстилалась ровная как стол поверхность, усеянная овцами на манер рисовых зерен на бильярдном столе. С той только разницей, что сукно стола представляло собой довольно плешивую поверхность с редкими группами кустов и бледно-зелеными островками травы. Овцы, грязные комки спутанной шерсти с налипшим под тощими курдюками дерьмом, флегматично переходили от одного островка зелени до другого, иногда затевая мелкие разборки из-за клочка корма.

Чуть в стороне оба беглеца одновременно заметили пастухов, расположившихся около костра. Пастухи приступили к трапезе. У беглецов одновременно и громко проголосовали желудки. Они переглянулись, не сговариваясь стали в рост и двинулись вперед.

Их заметили слишком поздно, для того чтобы дать деру. К тому же здесь они чувствовали себя на своей территории.

– День добрый, – сказал Николай, пряча руку с куском заточенной жести за отворотом фуфайки.

– Добрый, добрый… – буркнули пастухи.

Эдик был начисто лишен сантиментов и потому сразу взял с импровизированного стола кусок сыра и полбуханки хлеба. Сыр тут же принялся употреблять.

– Русский? – спросил Николай у одного из пастухов.

– Из Череповца… Вы бы шли отсюда, ребята, тут старший недалеко, да и этот недоделок, – кивнул он на напарника, – за леденец сдаст.

– Все путем, вы нас не видели, мы вас тоже… До Мазарли далеко?

– Километров восемьдесят, но наших там еще нет, – сообщил череповецкий пастух.

– Давно здесь?

– Еще до войны.

– Ладно. Мы пошли. Это что, немой, что ли?

– Просто боится. А так он безобидный… Счастливо. По тую сторону не ходите, там отара с собаками, – предупредил их напоследок пастух из Череповца.

Они не пошли в «тую сторону». Взяли гребнем. С обеих сторон местность хорошо просматривалась. Так шли километра четыре. Когда стало смеркаться, засели в углублении под меловой скалой, поделили остаток провизии и легли. Наступило блаженное время. По всему телу растеклась непривычная для бывших пленников тяжесть, но не такая гнетущая, какая бывает от нелепого и непродуктивного физического напряжения. Теперь они знали цену своей усталости – свобода.

– Слышь, придем к нашим, ты им не говори про меня ничего, – попросил Эдик.

– Про что?

– Про то, как там все было… Ну, как они меня там трахали, а?

– Дурак ты… Какой дурак… – искренне удивился Николай. – Может, тебе мою жопу показать? Ты думаешь, я брошусь к телевизионщикам и буду на всю страну орать про нарушение прав человека? Про то, как шестеро чумазых в очередь на мою задницу становились?

– Все равно не говори, ладно?

– Ладно, – усмехнулся Николай. – Немцы говорят: тайна, которую знают двое, знает и свинья.

– Какая свинья? – уже в полусне спросил Эдик и не дождался ответа.

В эту ночь ему приснился очень хороший сон. Он ел блины. Стопка была большая – до полусотни. Вокруг в горшочках клюква со сливками, селедочка, мед, топленое масло, сметана, моченая брусника и много-много компота из сухофруктов…

Николаю приснился преферанс и словно он всегда знает, что в прикупе. Он инстинктивно поглаживал то место в фуфайке, куда накануне побега запихнул пакет.

Утром их взяли тепленькими. Настучал немой дурачок. Дурачок за это получил добавку фасоли и горсть долгоиграющих конфет «Чупа-чупс».

Суть отношений адвоката и клиента в общем-то ясна каждому мало-мальски грамотному человеку, и все-таки, несмотря на общее, законодательно установленное, каждый раз все случается иначе, чем в предыдущий. И суть даже не в том, что дела разные. Разные люди, и степень заинтересованности сторон разная, и, ради бога, не говорите Гордееву, что высокий профессионализм не допускает личностного фактора. Что профессионал должен быть беспристрастен. Покажите Гордееву беспристрастного человека, перед которым высыпают тугие пачки «зеленых» и в будущем светит еще пять раз по столько. Любовь зла, полюбишь и козла. Но Гордееву почему-то не показался Локтев Вадим Викторович. Ну не показался, и все тут. А вот сидящий напротив щуплый паренек по имени Игорек – по-другому его звать не хотелось: нервные длинные пальцы, как у пианиста, голубые глаза и две трогательные макушки – нравился.