Гражданская война в Испании 1936-1939 - Бивор Энтони

Наиболее элитной и при этом самой косной и закрытой военной структурой был Иностранный легион. Легионеры, по большей части беглые осужденные и преступники, исповедовали культ мужественности и крови. Их учили с пользой приносить себя в жертву под боевой клич «Viva la Muerte!» («да здравствует смерть!»). Организационно легион состоял из «бандер» – уменьшенных батальонов с собственной легкой артиллерией. Что до марокканских войск, то они состояли из «таборов» в 250 человек каждый. В этих войсках, известных как «регуларес», служили выходцы из племен, населявших горную область Риф, под командованием офицеров-испанцев. Они доказали свирепость и силу боевого духа, успешно сопротивляясь колониальной власти в первой четверти века. Самым их важным умением было, наверное, мастерство быстрого незаметного перемещения с использованием рельефа местности. Это было их явным преимуществом в сравнении с испанской показной храбростью. Марокканцев заманивали в армию, суля более высокий заработок по сравнению с тем, что платили французские колониальные власти, и единовременную выплату новобранцу премии в размере двухмесячного жалованья. Безработица в Испанском Марокко гнала в армию тысячи людей[131].

С захватом Испанского Марокко у мятежников не дожно было возникнуть никаких сложностей: верность республике сохранила там лишь горстка офицеров, и легионеры, не задавая вопросов, подчинились приказу выступить. Марокканцам-«регуларес» сказали, что республика намерена «упразднить Аллаха», а рабочие-испанцы, почти безоружные и мало контактировавшие с туземным населением, оказались в полной изоляции.

К середине дня 17 июля в марокканском городе Мелилья стало известно о плане на следующее утро, однако генерал Ромералес, верный республиканец, но притом «самый толстый и самый легковерный из всех 400 испанских генералов»[132], никак не мог решиться арестовать офицеров-заговорщиков[133]. Полковник Сегуи проявил больше прыти и арестовал самого генерала, решив, что промедление опасно, хотя другие заговорщики еще не были готовы. Штурмовую гвардию убедили присоединиться к восстанию, были быстро заняты ключевые здания города. Иностранный легион и «регуларес» атаковали Casa Del Pueblo (Народный дом), где до конца оборонялись профсоюзные активисты. Пока подавлялись остававшиеся очаги сопротивления, полковник Сегуи арестовал генерала Ромералеса и мэра[134], о чем сообщил командирам гарнизонов Тетуана и Сеуты полковникам Сайнсу де Буруаге и Ягуэ. Телеграмма об этих преждевременных действиях ушла также в Лас-Пальмас, генералу Франко.

В 6:10 утра следующего дня Франко прислал ответ: «Слава героической Африканской армии Испании превыше всего. Получаю воодушевленные приветствия присоединяющихся к вам гарнизонов и всех других товарищей на полуострове в эти исторические мгновения. Свято верю в победу. Да здравствует Испания и честь!» Тот же самый текст был отправлен всем соединениям в метрополии, в штаб на Балеарских островах, командиру кавалеристской дивизии и на базы ВМФ[135]. В Лас-Пальмасе Франко вывел войска на улицы, где они вместе с фалангистами осадили правительственные здания и добились их сдачи. Передав командование на Канарских островах генералу Оргасу, Франко морем отправился на аэродром, куда прибыл в 3 часа дня 18 июля[136].

На закате 17 июля командиры легиона и «регуларес» вывели свои войска на позиции в других гарнизонных городах Испанского Марокко. Были оперативно заняты места сосредоточения рабочих-испанцев, в профсоюзных активистов стреляли без предупреждения. Объявление о всеобщей забастовке было не более чем смелым жестом: всюду уже свирепствовали марокканцы-«регуларес». В Лараче рабочие всю ночь отчаянно дрались, ведя огонь из малочисленного оружия, но в Сеуте легионеры Ягуэ всего за два часа с небольшим подавили сопротивление, убив мэра. Все это время занимавший пост командующего в Марокко генерал Гомес Морато провел за игрой в карты. Мятежные офицеры ненавидели его за участие в перетасовке правительства Асаньи. Он ничего не знал о восстании, пока ему в казино не позвонил из Мадрида Касарес Кирога. Он тут же вылетел в Мелилью, где сразу после приземления был взят под арест.

К рассвету 18 июля единственными очагами сопротивления в Марокко оставались резиденция верховного комиссара и военно-воздушная база в Тетуане; под угрозой артиллерийского обстрела оба объекта через несколько часов были сданы. Все сопротивлявшиеся были казнены, включая верховного комиссара и майора де ла Пуэнте Баамонде, чьей судьбой распорядился двоюродный брат – генерал Франко. Всего за одну ночь мятежники убили 189 человек[137].

Владевший арабским языком полковник Бегбедер[138] обратился за помощью к халифу Мулей Хасану, предупредив, что республиканское правительство может для противодействия восставшим объявить Марокко независимым. Поощрение марокканского национализма представляло опасность для халифа, сотрудничавшего с колониальными властями.

Вечером 17 июля республиканское правительство в Мадриде узнало о восстании. Следующим утром оно выступило с коммюнике: «Правительство сообщает, что восстание ограничивается определенными районами в Протекторате, – и заверяет, что ни один человек на материке не присоединился к этой нелепой затее».

В 3 часа дня 18 июля Касарес Кирога твердо отклонил предложения помощи НКТ и ВСТ. Он призвал всех продолжать нормальную жизнь и «доверять вооруженным силам государства». Он утверждал, что выступление в Севилье подавлено, все еще веря, что генерал Кейпо де Льяно сохранит для республики центр Андалусии. На самом деле Кейпо де Льяно уже сделал прямо противоположное. «Благодаря принятым правительством превентивным мерам, – продолжал Касарес Кирога, – можно говорить о том, что с широким антиреспубликанским движением покончено». Он снова отказался вооружить рабочих, пригрозив, что «любой, раздающий оружие без моего разрешения, будет расстрелян»[139].