Правильно воспитывать детей. Как? - Антон Макаренко

По наблюдениям автора статьи, она такая не одна. Среди его знакомых – известная московская бизнес-леди, совладелица коммуникационного агентства, – так вот ее сын, почти ровесник Нины, тоже выучил слово «деньги» одним из первых. «Только он у меня по монетам», – говорит счастливая мать.

Дети и деньги – эта тема стара как мир. Точнее, она стара настолько, насколько давно появились сами деньги. Ведь на заре человечества их попросту не было, как нет их и сейчас на заре человеческой жизни. Понравившееся в песочнице ведерко нельзя купить – его можно лишь отобрать или обменять, к взаимному удовольствию.

Но наступает момент, когда презренный металл вихрем врывается в жизнь ребенка. Кажется, еще совсем недавно вы играли с ним в магазин, расплачиваясь нарезанными бумажками. Теперь он тратит деньги на ерунду, просит дорогие кроссовки-эйрмаксы, «как у всех», и втихаря подворовывает мелочь. Увы, дети и деньги – эта тема касается всех…

Как правильно приучить ребенка к деньгам? Как ему понять, откуда они берутся? Почему родители других детей покупают им то, что мои мне купить не могут или не хотят? Что такое семейный бюджет? И главное – как же добиться того, чтобы тебе на все хватало? На все эти темы вполне можно говорить даже с дошкольником. Деньги – это возможности, но обращению с ними необходимо учиться. Если вы хотите, чтобы ваш ребенок был успешным, – научите его прислушиваться к своим желаниям и находить возможности для их реализации. Научите его быть состоятельным не делая культа из презренного металла – ведь наверняка его первым словом было не «деньги», а «мама»…

Деньги! Изо всех изобретений человечества это изобретение ближе всех стояло к дьяволу. Ни в чем другом не было такого простора для приложения подлости и обмана, и поэтому ни в какой другой области не было такой благодатной почвы для произрастания ханжества.

…Николай Николаевич Бабич – человек как будто веселый. Он очень часто прибавляет к деловой речи странные и ненужные словечки, которые должны показать его оживление и бодрый характер… Он любит по случаю вспомнить какой-нибудь анекдот, рассказывать его очень громко и надоедливо. Лицо у него круглое, но в этой округленности нет добродушия, нет мягкости очертаний, его линии малоэластичны и застыли в постоянном мимическом каркасе. Лоб большой, выпуклый, расчерченный правильной штриховкой слишком одинаковых параллельных складок, которые если и приходят в движение, то все вместе, как по команде.

Мы с Николаем Николаевичем жили в одном доме, выстроенном на краю города в те времена, когда у нас процветала мода на коттеджи. В нашем коттедже – четыре квартиры, все они принадлежат нашему учреждению. В остальных квартирах жили Никита Константинович Лысенко – главный инженер, и Иван Прокофьевич Пыжов – главный бухгалтер: оба старые мои сослуживцы… В стенах этого коттеджа протекали наши семейные дела, которые всем нам были взаимно известны. Здесь я окончательно уяснил для себя денежную проблему в семейном коллективе. В области этой проблемы особенно различались мои соседи.

Николай Николаевич Бабич с первых дней нашего знакомства поразил меня добротной хмуростью своей семейной обстановки. В его квартире все опиралось на толстые, малоподвижные ноги; и стол, и стулья, и даже кровати – все было покрыто налетом серьезности и неприветливости. И даже в те моменты, когда хозяин расцветал улыбкой, стены и вещи его квартиры, казалось, еще больше нахмуривали брови и относились с осуждением к самому хозяину. Потому улыбки Николая Николаевича никогда не вызывали оживления у собеседника, да и хозяин об этом не беспокоился.

Как только приходилось ему обратиться к сыну или к дочери, его улыбка исчезала удивительно бесследно, как будто она никогда не существовала, а вместо нее появлялось выражение особого сорта усталой, привычной добродетели.

Дети его были почти погодки, было им от тринадцати до пятнадцати лет. В их лицах начинала показываться такая же круглая и такая же неподвижная твердость, как и у отца.

Мне не так часто приходилось заглядывать к Бабичу, но почти всегда я бывал свидетелем такой беседы:

– Папа, дайте двадцать копеек.

– Зачем тебе?

– Тетрадку нужно купить.

– Какую тетрадку?

– По арифметике.

– Разве уже исписалась?

– Там… на один урок осталось…

– Я завтра куплю тебе две тетради.

Или такой беседы:

– Папа, мы пойдем в кино с Надей.

– Ну идите.

– Так деньги!

– Почем билеты?

– По восемьдесят пять копеек.

– Кажется, по восемьдесят.

– Нет, по восемьдесят пять.

Николай Николаевич подходит к шкафчику, достает из кармана ключи, отпирает ящик замка, что-то перебирает и перекладывает, запирает ящик и кладет на стол ровно один рубль семьдесят копеек.

Сын пересчитывает деньги, зажимает их в кулаке, говорит «спасибо» и уходит. Вся эта операция продолжается минуты три, и за это время лицо мальчика успевает постепенно налиться кровью, которая к концу операции захватывает даже кончики ушей. Я заметил, что количество крови находится в обратной пропорции к величине испрашиваемой суммы и достигает максимума, когда сын просит:

– Папа, дайте десять копеек.

– На трамвай?

– На трамвай.

Происходит то же священнодействие у ящика, и на стол выкладывается два пятака. Сын, краснея, зажимает их в кулаке, говорит «спасибо» и уходит.

Однажды сын попросил не десять копеек, а двадцать и объяснил, что вторые десять копеек нужны на трамвай для Нади.

Николай Николаевич двинулся было к шкафчику и опустил руку в карман за ключами, но вдруг остановился и обратился к сыну:

– Нехорошо, Толя, что ты за сестру просишь. Имеет же она язык?

У Толи прилив крови достиг предела раньше конца операции.

– Она уроки учит.

– Нет, Толя, это нехорошо. Нужны ей деньги, можно сказать. А то выходит, ты какой-то кассир. К чему это? Может, тебе кошелек купить, будешь деньги держать? Это никуда не годится. Другое дело: будешь зарабатывать. Вот тебе десять копеек, а Надя и сама может сказать.

Через пять минут Надя стала на пороге комнаты, и уши у нее уже пламенели до отказа. Она не сразу выговорила ходатайство, а сначала соорудила довольно неудачную улыбку. Николай Николаевич с укором посмотрел на нее, и улыбка моментально трансформировалась в дополнительную порцию смущения: у Нади даже и глаза покраснели.

– Папа, дайте на трамвай.

Николай Николаевич не задал никаких вопросов. Я ожидал, что он вынет из кармана заранее заготовленные десять копеек и отдаст Наде. Нет, он снова направился к шкафчику, снова достал из кармана ключи и так далее. Надя взяла на столе десять копеек, прошептала «спасибо» и вышла.