Никогда не говори: не могу - Сергей Донской

– В порядке? – Она тупо посмотрела на окровавленное лицо мужа и вдруг издала такой пронзительный вопль, что где-то вдали залаяли потревоженные собаки.

– Жорик! Ты живой?

Жорик издал невнятный звук. Сидящая на снегу женщина принялась тормошить его.

– Живой? Скажи, ты живой, Жорик?

Свой вопрос она задала раз пять, не меньше, но отвечать пришлось Бондарю.

– Скоро очухается, – пообещал он. – Несколько дней не сможет бриться и вообще будет избегать смотреться в зеркало, но до свадьбы заживет.

«До серебряной», – добавил он про себя.

– А пить? – спросила моментально успокоившаяся женщина. – Водку пить он сможет?

Бондарь вернулся за сумкой и, навесив ее на плечо, проворчал:

– Дело нехитрое.

– Тогда я пропала.

Женщина зарыдала, уткнувшись в воротник из искусственного меха. Пальто на ней было старенькое, давно вышедшее из моды. На ногах – бесформенные сапоги неопределенного цвета. Растрепавшиеся космы то ли седые, то ли пегие от природы. Жалкое зрелище.

Подняв валявшийся на дороге вязаный берет, Бондарь отряхнул его от снега и протянул женщине со словами:

– Ничего вам не будет. Бил-то вашего мужа я.

– А злость он на мне срывать будет. В лучшем случае искалечит. – Женщина кое-как нахлобучила слетевший берет и тяжело поднялась на ноги. – Что же теперь делать, господи?

– Хотите, я ему правую руку вывихну? – учтиво предложил Бондарь. – Или даже обе сразу. Тогда он вас точно не тронет.

Вязаный берет испуганно вздрогнул:

– С ума сошли? Ох, и откуда вы только взялись на мою голову?

– Вы же сами звали на помощь. За что он вас?

– Ревнует. Всякий раз, когда из плавания возвращается, такие вот допросы устраивает. – Женщина шмыгнула носом. – С пристрастием. Специально на дачу вывозит. Чтобы, значит, без свидетелей. Пьет и молотит, молотит и пьет. Развлекается так.

– А вы? – спросил Бондарь.

– А я каюсь. Прощения прошу.

– Ну и зря.

– Не зря. – Берет уныло мотнулся из стороны в сторону.

– Значит, есть за что?

Убедившись, что муж по-прежнему находится в бессознательном состоянии, женщина подняла голову и тихо призналась:

– Жорик в море по полгода проводит, а мне каково? Молодость-то проходит.

Бондарь поморщился. Он ужасно жалел, что вмешался в семейный скандал. Не зря говорят: муж и жена – одна сатана. Хотя правильнее было бы: две сатаны.

– Давайте я помогу вам его в дом затащить, – вздохнул он, глядя на ревнивого Жорика, сделавшего первую попытку приподняться с земли. Попытка оказалась неудачной. Голова Жорика упала обратно, он захрипел.

– Я сама, – равнодушно сказала женщина. – Вы уже сделали все, что могли. Изуродовали человека. – Она наклонилась. – Передний зуб выбили. Теперь на стоматолога тратиться придется.

– Погодите, я дам денег, – смешался Бондарь, запуская руку за пазуху.

– Не надо. Все равно пропьет.

– Так спрячьте.

– Я не изверг, – вздохнула женщина. – Жорику теперь страсть как выпить захочется.

– Если выпьет – обязательно поколотит, – предупредил Бондарь, вглядываясь в мутные, но уже частично осмысленные глаза мужчины.

– Еще как, – пообещал он. – Ей – ноги повыдергаю. Тебе – башку откручу, дай срок.

– Вот видите, – сказал Бондарь женщине.

– Вижу, – подтвердила она. – Уже сколько лет подряд вижу. Все вы такие.

– Не все.

– А что тогда у тебя в сумке звякает? – презрительно спросила женщина. – Может быть, морковный сок?

– Больно, – пожаловался Жорик. – Ты мне нос свернул, падла. У меня запасной имеется, что ли?

– Простудишься, – проворковала его жена, опускаясь на колени. – Ну, вставай, горюшко мое. Идем, я тебя умою.

– Лучше водки дай.

– Нету. В город вернемся, тогда.

– Издеваешься? – спросил Жорик рыдающим голосом. – Как я в город поеду такой? Мне сначала подлечиться нужно.

– На! – Брошенная Бондарем бутылка встряла в сугроб. – Лечись. – К первой бутылке присоединилась вторая. – До посинения лечись, до чертиков.

– Ты лучше денег дай. – Плаксивый тон Жорика сменился требовательным. – На такси.

Бондарь присмотрелся к его стремительно распухающему лицу и сунул женщине купюру:

– Возьмите.

– Дешево отделался, – прокричал ему вслед Жорик.

Бондарь, успевший удалиться на несколько шагов, замер. Обернулся. С трудом разжал стиснутые зубы.

– Это ты дешево отделался, – глухо произнес он. – Больше мне на глаза не попадайся. Даже если море по колено станет, все равно мой дом десятой дорогой обходи.

– А если я к тебе с топором заявлюсь? – угрожающе спросил Жорик. Вид двух поллитровок настроил его на воинственный лад.

– Зачем же откладывать на потом то, что можно сделать сейчас? – спросил Бондарь. – Я тебе свой топор принесу. Прямо сейчас, хочешь?

Ответом было неразборчивое ворчание. Неожиданно стоящая за спиной Жорика женщина сдвинула берет набекрень и кокетливо улыбнулась. Один ее сияющий глаз был затемнен фингалом. Второй призывно подмигивал. Мало ей досталось.

И почему Бондарь не прошел мимо, зачем вмешался в чужую жизнь? Он сплюнул, зашагал прочь.

Это было хуже любого кошмара, потому что происходящее не просто представлялось реальностью, оно являлось реальностью. Гала видела, слышала, осязала, отчетливо ощущала запахи. А еще ужасно боялась. Просто сходила с ума от страха.

Неудивительно. То, что происходило с Галой, не укладывалось ни в какие рамки. Ее, студентку Института туристического бизнеса, спеленутую лентами скотча, везли по городу в душном картонном ящике, словно какой-то неодушевленный предмет. Ящик опасно кренился на поворотах, и тогда его поддерживали снаружи незнакомые Гале мужчины. Их молодые голоса звучали буднично.

– Все-таки, – рассуждал один, – про активного педераста нельзя сказать, что он мачо.

– Почему? – возражал второй.

– Потому что мачо – это мужик, западающий исключительно на баб.

– А вот и нет. Мачо – это тот, кто трахает все, что шевелится.

– А что не шевелится?

– Расшевелит и все равно трахнет.

Гала, у которой все сильней затекали ноги, попыталась изменить позу, но снаружи услышали возню, пнули ящик и предупредили:

– Сиди смирно, шушера.