Сталин в преддверии войны - Александр Семенович Орлов

деле все было не так радужно. 29 сентября на бывшей австро-венгерской границе Гитлер встретился с Муссолини. «Приближается время, — заверял он дуче, — когда нам придется воевать бок о бок против Франции и Англии»[198]. В октябре глава германского внешнеполитического ведомства И. Риббентроп говорил министру иностранных дел Италии Г. Чиано: «Чешский кризис показал нашу силу. У нас есть преимущества в инициативе, и мы хозяева положения. На нас не могут напасть. С военной точки зрения ситуация отличная: уже в сентябре 1939 года мы сможем вести войну с великими демократиями»[199].

Мюнхенское соглашение от 29 сентября 1938 года в значительной степени изменило ситуацию в Европе. Англия и Франция рассчитывали, подписав договор с Германией и Италией, отвести угрозу агрессии от себя и направить ее на восток, в конечном счете против СССР. Эта акция не была поспешной импровизацией, она явилась продолжением политической линии, обозначенной Локарнским договором (1925 г.) и «пактом четырех» (1933 г.), не ратифицированным тогда Францией. Лондон и Париж предоставили Гитлеру возможность усилить свое влияние в Центральной и Восточной Европе. В действительности они открыли путь фашистской агрессии в общеевропейском масштабе. Опыт Мюнхена показал малым странам Европы, что их расчеты на помощь демократических западных держав против фашистской агрессии иллюзорны.

Мюнхенское соглашение ощутимо укрепило стратегические позиции Германии и ее союзников, разрушило и без того неустойчивую договорную систему, имевшую цель сдержать агрессию (договоры СССР, Франции и Чехословакии о взаимопомощи, союзные обязательства Франции и стран Малой и Балканской Антант, а также Польши).

В результате Германия вышла на выгодные исходные рубежи для дальнейшей экспансии, что заставило малые и средние страны Европы в своей внешней политике переориентироваться с Англии и Франции на Германию. Гитлер получил возможность внести существенные коррективы в «график» агрессии. Если в 1937 году он говорил о «крупной» войне не ранее 1943 года, то теперь эти сроки были передвинуты на 1939 год.

Курсу на создание системы коллективной безопасности в Европе был нанесен смертельный удар. По существу, Мюнхен предопределил неизбежность войны в ближайшем будущем. Резко были ослаблены позиции Англии и Франции в Европе.

СССР, отстраненный мюнхенцами от участия в решении судьбы Чехословакии, был поставлен в положение международной изоляции. Более того, советское руководство не могло не задуматься об угрозе создания единой антисоветской коалиции, учитывая поддержку политики Мюнхена Соединенными Штатами Америки, непосредственное участие Польши и Венгрии в разделе Чехословакии и полное одобрение соглашения правительством Японии. Сталин понял, что в условиях надвигавшегося конфликта с гитлеровской Германией СССР может рассчитывать лишь на собственные силы, будь то в военной области или в сфере дипломатии.

Сговор в Мюнхене нанес тяжелый удар по силам демократии и мира. Усилилось и получило широкое развитие пацифистское течение, выступавшее под лозунгом «Мир любой ценой».

Утрата надежд на коллективную безопасность, переход большинства стран на путь пактомании и тайных переговоров лишали антивоенные силы Европы политической основы. Посол СССР в Лондоне Майский докладывал в Наркоминдел 2 октября 1938 года: «… Лига Наций и коллективная безопасность мертвы. В международных отношениях наступает эпоха жесточайшего разгула грубой силы и политики бронированного кулака»[200]. Такая оценка обстановки в целом соответствовала жизненным реалиям. Установив, как полагали в Лондоне и Париже, «директорат четырех», английские и французские правящие круги убедили себя, что агрессивные устремления Третьего рейха будут обращены на завоевание восточных территорий. В политических кругах Англии и близкой к правительству прессе, как докладывало в Москву советское полпредство в Лондоне, выражалась уверенность, что «теперь Гитлер пойдет на восток и что его ближайшим крупным объектом является Украина»[201].

Сразу после завершения мюнхенской сделки Чемберлен и Гитлер 30 сентября подписали англо-германскую декларацию о ненападении, 6 декабря такую же декларацию с Германией подписала и Франция. Риббентроп, комментируя этот документ, заявил, что декларация окончательно «отколола Францию от СССР и устраняет последние остатки опасности русско-французского сотрудничества»[202]. Министр иностранных дел Франции Бонне писал в те дни, что «отныне германская политика ориентируется на борьбу против большевизма»[203].

Поначалу казалось, что Третий рейх следует предначертаниям, расписанным для него в западноевропейских столицах. В Лондоне оказались сведения, что в Германии изучаются возможности «решения украинского вопроса». Действительно, создание «Великой Украины» в качестве вассала Третьего рейха, населенной украинцами из СССР, Польши и Закарпатской Украины (Карпатская Русь), рассматривалось нацистским руководством как составная часть восточной политики[204]. Однако решать «украинский вопрос» фашисты намеревались совместно с Польшей, проводя «общую политику в отношении России на базе антикоминтерновского пакта»[205].

Германо-польская «дружба» мыслилась как полное подчинение Польши германскому диктату. В частности, предусматривалось, что она должна передать Германии вольный город Данциг (с сохранением в нем экономических льгот для Польши), согласиться на строительство через Польский коридор экстерриториальной автострады и железной дороги. При этих условиях, выдвинутых Риббентропом 24 октября, Германия готова была продлить германо-польскую декларацию о дружбе и ненападении на 10 или 15 лет и признать существующую германо-польскую границу[206].

Правящие круги Польши готовы были сотрудничать с Германией в походе против СССР, но делиться своей территорией с Третьим рейхом не собирались. Планы «Великой Украины» их тоже не устраивали, так как они опасались, что в нее будут включены украинские земли, до сих пор входившие в состав Польши. «Если немцы не выдвинут планы «Великой Украины», — говорил вице-директор политического департамента польского МИДа Т. Кобылянский, — то Польша будет согласна впоследствии выступить на стороне Германии в походе на Советскую Украину». В противном случае, подчеркивал он, такое выступление может оказаться невозможным[207]. Так ставили вопрос в Варшаве.

Однако из Берлина проблема восточных земель виделась несколько иначе. Гитлер не рассчитывал на добрую волю польского правительства в вопросе о Данциге. 24 ноября он подписал секретную директиву о захвате Данцига. В ней говорилось: «Действия строить с расчетом захвата Данцига быстрым ударом, используя благоприятную политическую обстановку. Война с Польшей в планы не входит»[208]. Таким образом, вопрос о Данциге стал более приоритетным, чем планы «Великой Украины». В те же дни Гитлер обсуждал с начальником штаба ОКБ В. Кейтелем и командующим сухопутными войсками вермахта В. Браухичем планы войны в союзе с Италией против Франции и Англии[209].

Таким образом, к концу 1938 года очередность планов агрессии, вынашиваемых в Берлине, кардинально изменилась. Если в первые месяцы после Мюнхена руководство Третьего рейха не исключало совместного с Польшей выступления против СССР, то в ноябре-декабре акценты были смещены. Было принято решение нанести удар на Запад. Определялась и очередность: весной 1939 года — Чехословакия, затем