День всех влюбленных - Светлана Лубенец

– Кать, он получил свое! – сразу сказал Руслан.

– Кто? – на всякий случай решила уточнить она.

– Та самая сволочь, что с тобой… что тебе… В общем, отец мне рассказал, что с тобой в субботу случилось. Я сразу понял, кто это. Этот парень давно возле нашей подворотни с малышни деньги трясет. Мы с ребятами его уже как-то били. Ну… пришлось еще раз.

– Таких гадов надо не бить, а в милицию сдавать, – сказала Катя, хотя на самом деле ей очень понравилось, что Шмаевский с ним из-за нее дрался.

– Конечно, надо. Если бы ты тогда согласилась поехать с отцом в травматологический пункт и зафиксировать побои, то его можно было бы и привлечь. А так… Он может на мой синяк показать… вроде, как это я тебя… Попробуй докажи обратное!

– Я ничего не собираюсь доказывать… только теперь страшно на улицу выходить…

– Не бойся. Он тебя больше не тронет, – уверенно сказал Руслан и будто в качестве доказательства своей правоты дотронулся до собственного синяка.

– И ты ему веришь? – засомневалась Катя.

– К тебе он не прикоснется и пальцем. Это точно. Про других, конечно, не могу сказать… Но отец просил тебе передать, что в милицию все равно заявит. Нельзя позволить этому отморозку продолжать учинять разбои.

– Ну что ж… спасибо, – выдохнула Катя. – Можно идти на урок?

– Да какой там урок… Я целых три дня тебя не видел…

– И что? – насторожилась она.

– Ну… можно сказать, что соскучился…

– В каком смысле?

– Да в обыкновенном! Кать, ты чего смотришь на меня так, будто я в чем-то виноват перед тобой?!

– Ты не звонил…

– Да я два дня этого гада искал! А он только вчера к вечеру на охоту вышел!

– А скажи, Руслан, зачем ты так старался? – с вызовом спросила Катя.

– Как зачем? – удивился Шмаевский. – Я же сказал, что нельзя позволить, чтобы…

– Это я поняла, – перебила его она. – Ты только для того, чтобы очистить наш двор от мрази, да?

– Ну, конечно, не только… Ты же знаешь, я говорил… Ты мне нравишься… здорово нравишься… Я как только представил, что этот гад к тебе прикасался, так… – И он попытался дотронуться рукой до лица Кати.

Она отскочила от него и вжалась в стену.

– Кать, ты чего? – удивился Руслан.

– Зачем ты мне врешь? Что ты меня все время жалеешь! Мне не нужна твоя жалость!

– Ничего не понимаю, – помотал головой Шмаевский.

– Что же тут непонятного? Тебе просто жаль меня, разнесчастную, а на самом деле ты… – Уставившись в красивые карие глаза, Катя одним духом выпалила: – …в Татьяну Ларину влюблен!

– Что за ерунда?

– Это не ерунда, а Танька Бетаева! Это же ей ты в День влюбленных на всех уроках записки писал! Еще от меня зачем-то загораживался! Будто я стала бы подглядывать!

– С какой это стати я буду писать Бетаевой?

– Слушай, Руслан, будь со мной честен! – от возмущения Катин голос сорвался, и она даже закашлялась. – Танька мне твои записки показывала! Сам знаешь, что не узнать твой почерк невозможно! Одни буквы «м» чего стоят! Настоящие червяки!

– Я не писал ей! Клянусь!

– Поберег бы свои клятвы для другого дела! Я же говорю, что я видела своими глазами все твои любовные послания!

Руслан какое-то время постоял перед Катей молча, будто соображая, а потом схватил ее за руку и сказал:

– А ну пошли на третий этаж. У «ашников» сейчас, кажется, математика!

Катя вырвала свою руку, но за Шмаевским все-таки пошла.

На третьем этаже Руслан постучал в кабинет математики, потом приоткрыл дверь, сунул голову в образовавшуюся щель и обратился к учительнице:

– Зинаида Михайловна, можно Лену Ватникову на пять минут? Извините, конечно…

Зинаида Михайловна вышла в коридор и спросила:

– Это еще что за новости?

– Ну, пожалуйста! – Шмаевский для убедительности прижал руку к груди. – Вопрос жизни и смерти!

– Да ну? – улыбнулась учительница. – Прямо до перемены никак не подож… – Она осеклась, когда увидела радужный синяк на лице Шмаевского, а потом прижавшуюся к стене Катю аж с несколькими абсолютно не девичьими отвратительно-коричневыми украшениями. – Ну хорошо… – Она вошла в класс и строгим голосом сказала: – Лена Ватникова, выйди, пожалуйста, в коридор. Тут к тебе пришли…

Через пару минут в коридор выскочила Лена с искрящимися любопытством глазами. Увидев Катю, она ахнула:

– Катька, кто тебя так? Ой, и тебе досталось, Шмаевский!

Зинаида Михайловна так и стояла в дверях. Чувствовалось, что ей очень хотелось узнать, в чем дело. Руслан так умоляюще на нее посмотрел, что ей ничего не оставалось делать, как вернуться к классу и закрыть за собой дверь.

– Да что случилось-то? – спросила испуганная Ватникова.

– Она еще и спрашивает, что случилось! – накинулся на нее Руслан. – Совесть-то надо иметь, Ленка, хоть немного!

– При чем тут моя совесть? Если вас кто-то… побил, то я тут абсолютно ни при чем! Вот честное-пречестное слово!

– Я совершенно не про то! – наступал на нее Шмаевский, и Лена медленно пятилась от него по коридору. – Ну-ка признавайся, почтальонка несчастная, почему мои письма вдруг оказались у Таньки Бетаевой? На них четко было написано, кому они предназначены! Ты что, Ватникова, читать не умеешь?! Или у меня почерк до такой степени неразборчивый?

– Я-то… Я-то вообще-то… умею… разборчивый… – лепетала Лена. – Но Таня меня попросила… и я… пообещала… потому что она мне тоже… помогала… как-то…

– Ах, она тебя попросила! А ты всегда готова подлости делать! А вот это ты видела?! – И Шмаевский поднес к ее носу кулак.

– Руслан! Не надо! – тихо сказал Катя и пошла от них по коридору к выходу.

У нее опять так сильно забилось сердце, что она испугалась: сейчас все услышат этот набат, уроки прервутся, и из классов повалят школьники. Надо срочно куда-нибудь скрыться! Оказывается, он писал не Таньке! Он писал ей, Кате! Ну конечно! Бэт ведь не позволила ей взять записки в руки. Наверняка на их обратных сторонах была написана Катина фамилия. Какая подлость! Зачем Танька с ней так поступила? Зачем ей чужие письма?

Катя уже хотела сбежать вниз по лестнице, но ее схватил за плечо Руслан. Она обернулась.

– Теперь ты мне веришь? – спросил он, заглядывая ей в глаза.

Она не знала, что сказать. Ее переполняли разноречивые чувства: гадливость по отношению к Бэт и Ватниковой, щемящая нежность к Руслану и испуг оттого, что все теперь должно пойти как-то по-новому. Сможет ли она справиться с этим новым? Хватит ли у нее на это сил?