Барракуда forever - Паскаль Рютер

На обратном пути из школы мы с Александром остановились у телефонной будки и набрали номер Наполеона. Никто не ответил, сигнал прозвучал раз двенадцать — и ничего.

Там мы и расстались, едва обменявшись парой слов.

В тот вечер, возможно потому, что я нес ответственность за его несчастную шапку, или же потому, что надо было как-то унять мучившую меня тревогу, я не удержался и последовал за ним. Он шел медленно, спрятав руки в карманы, вытянув шею, погрузившись в свои мысли. Мешочек с шариками, подвешенный к поясу, бил его по ноге при каждом шаге. Вскоре я понял, что он идет если не наугад, то без особого желания добраться до дому самой короткой дорогой. Наоборот, он нарочно сворачивал на самые отдаленные улицы, выбирал самый невообразимый маршрут, по нескольку раз возвращался на одно и то же место, так что я в конце концов решил, что он старается запутать следы.

Иногда что-то привлекало его внимание, и он резко останавливался, опускался на корточки, доставал из кармана щепочку и водил ею по земле. Я понял, что Александр спасает насекомых, которых увидел на дороге, перенося их под скамейку или поближе к стене — туда, где их никто не раздавит. Мне вдруг стало стыдно, что я за ним слежу, и я быстро свернул на другую улицу.

Я помчался домой, снова испугавшись за дедушку и решив расспросить мать. Но ее не было дома. Я закрылся у себя в комнате, такой же истерзанный и потрепанный, как шапка Александра.

Я услышал, как отворилась входная дверь. Вошли родители, а за ними — сухощавая тоненькая дама, темные волосы которой были собраны в тугой пучок, закрепленный двумя китайскими палочками крест-накрест. Вся она была сухая, угловатая, колючая. Только пучок был круглый и мягкий.

Я быстро сообразил, что это директриса дома престарелых, и, как это ни удивительно, испытал облегчение. Наполеон по крайней мере жив. Я проскользнул в коридор и сквозь приоткрытую дверь стал наблюдать за происходящим.

— Вашему папе будет у нас очень хорошо, уверяю вас. У нас очень квалифицированный персонал, готовый справиться с любой ситуацией!

— Он не такой, как все старики. Со здоровьем у него неважно, но он человек непокорный. Скажем так: он значительно упрямее среднего.

Опять у меня возникло ощущение, будто я нахожусь внутри рисунка матери. Я заметил, что она, хоть и участвует в беседе, не может оторвать глаз от пучка директрисы. Видимо, он напоминал ей пупок, неведомо почему очутившийся на затылке.

— Многие прибывают к нам не совсем по своей воле, это верно, — сказала темноволосая дама, — но спустя несколько недель уже чувствуют себя как дома. И ни за что на свете не хотели бы от нас уехать! Мы о них заботимся, балуем их и развлекаем. И они в конце концов примиряются с мыслью, что нужно использовать этот, разумеется последний, но прямой и приятный отрезок своей жизни. Вы знаете, они даже ходят в бассейн с Сильвио.

— Сильвио?

— Да, это наш тренер по плаванию. Благодаря ему бунтарские настроения наших пенсионеров растворяются без остатка в теплой воде.

— Заметьте, я вовсе не просил вас растворить его в хлорке, только защитить от него самого.

Послышалось шуршание ручки по бумаге. Отец с мрачной решимостью подписал документ. Лицо матери было непроницаемым, без всякого выражения. Дама захлопнула папку. Словно упал нож гильотины.

— Теперь остается самое трудное, — вздохнул отец, — убедить его. Уверяю вас, я делаю это с тяжелым сердцем.

Дама прервала отца, положив руку ему на плечо. Ее лицо неожиданно осветилось ласковой улыбкой.

— Классическая ситуация, дорогой месье. Вы испытываете чувство вины.

— Это правда, — согласился отец, поднимаясь на цыпочки в своих ботинках с квадратными носами, — я чувствую некоторую вину. Да что там, чувствую огромную вину.

— Нет времени, дом маловат, сегодняшняя напряженная жизнь. У нас ему будет лучше.

Лицо отца вдруг смягчилось, взгляд мечтательно затуманился.

— И все-таки кто мог такое вообразить? — тихо проговорил он. — Ведь вы не знали его во времена…

Он запнулся, боясь, как бы слова не сыграли с ним злую шутку, уставился в пол, сглотнул слюну и посмотрел директрисе прямо в глаза:

— Во времена его величия. Мой отец в доме престарелых! Черт побери!

— Скорее в доме дружелюбного общения. Когда через несколько недель вы его навестите, то ни о чем не пожалеете, вот увидите.

— Ну что ж, ладно. Во всяком случае, другого выхода я не вижу. Он теряет голову! В последние недели все стало совсем скверно. Согласитесь, что развестись в восемьдесят шесть лет — уже довольно странно. А потом еще был случай, когда он оказался в багажнике собственной машины. Какая-то темная история. А прошлой ночью — вообще нечто невообразимое: мне позвонили из комиссариата Шартра, потому что водитель грузовика нашел его на обочине дороги.

— Но как он ухитрился туда добраться? — изумилась дама.

— Не знаю, наверное, автостопом. Утром он уже ничего не помнил. Просто сказал мне: “Что ты здесь забыл в своих ботинках с квадратными носами?”

Повисла долгая пауза. Директриса перевела взгляд на носки папиных ботинок. Губы ее начали складываться в улыбку.

— Вы хотели бы, чтобы я с ним поговорила? — осведомилась она. — Чтобы познакомила его с будущими товарищами?

— НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ! Разве что вы любите театральные эффекты или хотите найти предлог, чтобы все бросить и потихоньку удрать. Это плохая идея. У меня есть идея получше. На следующей неделе у него день рождения. Мы пригласим его к нам. Если подойти с умом, может, что-нибудь и получится…

Я потихоньку поднялся к себе в комнату. Достал атлас, хранившийся в моем маленьком книжном шкафу, нашел карту Франции.

Шартр. В сторону Нормандии.

* * *

Позже, уже вечером, я снова позвонил Наполеону. На сей раз он очень быстро снял трубку и сразу же сказал, как будто это не мог быть никто, кроме меня:

— Коко, наконец-то, я думал, у тебя какие-то проблемы!

Я сразу приободрился, услышав его твердый голос.

— Как дела?

— Просто класс. А что, по-твоему, со мной может случиться? Зато твой отец, кажется, слегка свихнулся. Я обнаружил его сегодня утром у меня дома, личико — мрачнее некуда.

— Дедушка, ты сидишь?

— Нет, стою на голове.

— Мне нужно кое-что сообщить моему императору.

— Будь осторожен, нас могут подслушать. Опасайся всего. И всех.

— Vi rajtas, ili deziras deporti vin. (Ты был прав, они хотят тебя депортировать.)

На этот раз молчание затянулось. В трубке раздалось невнятное ворчание. Потом дед спросил:

— Организуем сопротивление?

— Жду ваших приказаний!

Письмо бабушки