Сын - Ю Несбе

– Вот вы и нашли правильный ответ на этот вопрос, но больше подсказок у вас не осталось, дружище.

– Героин, – сказал он.

– И?

– Только героин.

Марта поставила крестик в бланке, усомнившись в правдивости его слов. Вряд ли в городе Осло остался хоть один чистый героинщик, все употребляли разные смеси по той простой причине, что если смешать уличный героин с уже добавленными в него примесями с бензодиазепином, например с рогипнолом, то за свои деньги можно получить более глубокий и более далекий транс.

– Цель вашего пребывания здесь?

Он пожал плечами:

– Крыша над головой.

– Болезни или важные лекарства?

– Нет.

– Есть ли у вас планы на будущее?

Он посмотрел на нее. Отец Марты Лиан любил повторять, что прошлое человека заключено в его взгляде и что его можно научиться читать. Но это не относится к будущему. О будущем мы не знаем ничего. И все же, оглядываясь на этот момент, Марта будет спрашивать себя, могла ли она, должна ли она была прочитать что-нибудь о планах так называемого Стига Бергера на будущее.

Он покачал головой. Таким же образом он ответил на ее вопросы о работе, образовании, прошлых передозировках, соматических болезнях, заражении крови и психических проблемах. В конце собеседования она объяснила ему, что они связаны подпиской о неразглашении и никому не расскажут, что он у них остановился, но если он захочет, то может заполнить заявление с указанием имен лиц, которым, в случае обращения в пансион, может быть предоставлена информация о нем.

– И тогда, например, ваши родители, друзья или девушка смогут с вами связаться.

Он мягко улыбнулся:

– У меня никого нет.

Марта Лиан часто слышала такой ответ. Настолько часто, что он перестал производить на нее впечатление. Ее психолог называл это compassion fatigue, «синдром выгорания», и утверждал, что рано или поздно он наступает у всех людей со сходными профессиями. Но Марту беспокоило, что синдром не проходил. Конечно, она понимала, что существуют границы того, насколько циничным может быть человек, обеспокоенный собственным цинизмом, но, несмотря ни на что, ею всегда двигало именно это: сопереживание. Сочувствие. Любовь. Но скоро у нее наступит полное опустошение. Поэтому она испугалась, почувствовав, что слова «у меня никого нет» попали в цель, как иголка попадает в болевую точку и заставляет сокращаться давно не работавшую мышцу.

Марта сложила бумаги в папку, оставила ее в приемной и повела нового постояльца вниз, на маленький склад одежды на первом этаже.

– Я надеюсь, вы не из тех параноиков, что не могут носить одежду, которую до этого носили другие, – сказала она, повернувшись к нему спиной, чтобы он смог снять пальто и надеть подобранную ею одежду.

Она дождалась, пока он покашляет, и повернулась. В голубом свитере и джинсах он по какой-то причине выглядел выше и стройнее. И не был таким тощим, каким казался в пальто. Он посмотрел вниз, на простые синие кроссовки.

– Да, – сказала Марта. – Кроссовки бродяги.

В 1980-е годы крупные партии кроссовок со складов Министерства обороны были розданы различным благотворительным организациям, и они превратились в отличительную примету наркоманов и бездомных.

– Спасибо, – тихо произнес он.

Именно по этой причине Марта впервые обратилась к психологу – когда постоялец не сказал «спасибо». Один не поблагодаривший из целой череды не благодаривших разрушителей собственной личности, влачивших какое-никакое существование благодаря государству благоденствия и социальным институтам, которые они ругали большую часть своей трезвой жизни. У нее случился приступ ярости. Она велела этому неблагодарному убираться к чертовой матери, если его не устраивает толщина иглы одноразового шприца, который он получил бесплатно, и идти в свою комнату, за которую социальные службы платят шесть тысяч в месяц и где он сможет вколоть себе наркотик, купленный на деньги от продажи украденных по соседству велосипедов. Он написал на Марту жалобу и приложил к ней описание своих страданий на четырех листах. Ей пришлось извиняться перед ним.

– Пошли найдем твою комнату, – сказала она.

По дороге наверх, на третий этаж, она показала ему душевые и туалеты. Мимо них рысцой пробегали мужчины с одурманенными глазами.

– Добро пожаловать в лучший магазин наркотиков в Осло, – сказала Марта.

– Здесь? – спросил молодой человек. – Здесь разрешено торговать?

– Правилами пансиона запрещено, но, если ты употребляешь наркотики, тебе надо их где-то хранить. Я рассказываю тебе все это, только чтобы ты знал: нам безразлично, сколько ты хранишь у себя в комнате – грамм или килограмм. Мы не контролируем торговлю в комнатах. Мы входим, только если подозреваем, что в комнате есть оружие.

– А что, бывает?

Она бросила на него взгляд:

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Просто хочу знать, насколько здесь опасно.

– У всех живущих здесь дилеров есть мальчики на побегушках, которые занимаются выбиванием долгов у других постояльцев. И для этого они пользуются всем – от бейсбольных бит до обычного стрелкового оружия. На прошлой неделе я убирала одну комнату и нашла под кроватью гарпун.

– Гарпун?

– Ага. Заряженный «Стинг шестьдесят пять».

Она удивилась собственному смеху, и он улыбнулся ей в ответ. У него была хорошая улыбка. У многих из них тоже была очень хорошая улыбка.

Марта отперла дверь в комнату 323.

– Мы закрыли несколько комнат, пострадавших от пожара, поэтому нашим постояльцам приходится жить по двое, пока мы не сделаем ремонт. Твоего товарища по комнате зовут Йонни, другие жильцы зовут его Йонни Пума. Он страдает синдромом хронической усталости и проводит большую часть дня в постели. Но он тихий и спокойный, у тебя не должно возникнуть проблем с ним.

Она открыла дверь. Шторы на окнах были задернуты, в помещении стояла темнота. Марта включила свет. Световые трубки на потолке мигнули пару раз, перед тем как зажечься.

– Здесь прекрасно, – сказал парень.

Марта осмотрела комнату. Она никогда не слышала, чтобы кто-то всерьез назвал комнату в «Иле» прекрасной. Но парень был в чем-то прав. Конечно, линолеум поблек, а щербатые стены небесно-голубого цвета исписаны и изрисованы так, что даже щелоком не оттереть, однако здесь было в общем-то чисто и светло. Меблировка состояла из койки, комода и низкого исцарапанного и облезлого стола, но мебель была цела и отвечала потребностям. Здесь пахло мужчиной, спавшим на нижнем ярусе кровати. Парень сообщил, что у него не было передозировок, и она дала ему верхнюю койку. На нижние ярусы они старались помещать тех, кто с наибольшей вероятностью получит передозировку, потому что с нижней койки их легче переносить в бессознательном состоянии на носилки.