Позже - Стивен Кинг

– Держись, Чемпион.

– Никогда больше не называйте меня Чемпионом, – выдавил я. – Ненавижу, когда меня так называют.

– Принято к сведению. Где он?

– Сидит на скамейке.

– На ближней к нам или…

– На ближней.

Я смотрел на него. Мы были так близко, что мне приходилось смотреть, и я заметил одну интересную вещь. Из магазина вышел мужчина с хот-догом в руке и газетой под мышкой. Хот-дог был в фольгированном пакете, который предположительно сохраняет еду горячей (если вы в это верите, то, наверное, верите и в то, что Луна сделана из несозревшего сыра). Он хотел сесть на другую скамейку, уже доставал из пакета хот-дог, но потом передумал, посмотрел в нашу сторону – то ли на меня с Лиз, то ли на вторую скамейку, где сидел Террьо, – и пошел прочь. Он не видел Террьо – если бы он его видел, то не просто ушел бы, а убежал со всех ног, и скорее всего с дикими воплями, – но, мне кажется, он что-то почувствовал. Нет, не кажется. Я точно знаю. Надо было еще тогда обратить на это больше внимания, но я был расстроен, вы же наверняка понимаете. А если нет, значит, вы идиот.

Террьо повернул голову. С одной стороны, меня это обрадовало, потому что теперь мне не приходилось смотреть прямо на зияющую дыру в его черепе. С другой стороны, совсем не обрадовало, потому что одна половина его лица была нормальной, а вторая – бесформенной и раздутой, как у Двуликого из комиксов о Бэтмене. И что самое жуткое, теперь он смотрел на меня.

Я вижу мертвых, и мертвые знают, что я их вижу. Так было всегда.

– Спроси у него, где бомба, – сказала Лиз. Она говорила вполголоса, двигая лишь одним уголком рта, как шпионы в комедиях.

Мимо прошла женщина с ребенком в слинге. Она с подозрением покосилась на меня. Может быть, потому, что у меня был диковатый вид, или, может быть, потому, что от меня пахло рвотой. Или и то и другое сразу. Мне было уже все равно, что обо мне могут подумать. Мне хотелось лишь одного: сделать то, о чем так настойчиво просит Лиз Даттон, и поскорее слинять. Я дождался, когда женщина с ребенком войдет в магазин.

– Где бомба, мистер Террьо? Последняя бомба?

Сначала он не ответил, и я подумал: Окей, он вышиб себе мозги. Он здесь, я его вижу, но говорить он не может, на чем мы сейчас и закончим. Но потом он все-таки заговорил. Произносимые слова не совсем совпадали с движениями его рта, и мне пришло в голову, что его голос исходит откуда-то из другого места. Типа трансляции из ада с временной задержкой. Эта мысль напугала меня до чертиков. Если бы я знал, что именно в эти секунды в него вселилась некая страшная сущность и завладела им целиком, тогда, наверное, все было бы еще хуже. Но точно ли я это знаю? Так, чтобы наверняка? Нет, я не уверен на сто процентов, но почти уверен.

– Я не хочу говорить.

Я онемел от изумления. До сих пор я еще никогда не получал такого ответа от мертвых. Конечно, мой опыт общения с мертвыми был весьма ограничен, но до этой минуты я был уверен, что мертвые должны говорить правду всегда, причем с первого раза.

– Что он сказал? – спросила Лиз. По-прежнему двигая лишь одним уголком рта.

Не обращая на нее внимания, я снова заговорил с Террьо. Сейчас никого из прохожих поблизости не было, и я произнес свой вопрос громче, очень четко выговаривая каждое слово. Обычно так говорят с глухими или с людьми, плохо знающими английский.

– Где… последняя… бомба?

Раньше я думал, что мертвые не чувствуют боли, что они уже переступили болевой порог, и Террьо и вправду вроде бы не страдал от жуткой раны в голове, но теперь его наполовину распухшее лицо исказилось, словно я прижег его каленым железом или ударил ножом в живот, хотя я просто задал вопрос.

– Я не хочу говорить!

– Что он ска… – снова начала Лиз, но тут из магазина вышла та самая женщина с ребенком в слинге. Она держала в руке лотерейный билет. Малыш сжимал в кулачке палочку «Кит-Ката» и размазывал шоколад по всему лицу. Он посмотрел на скамейку, где сидел Террьо, и горько расплакался. Его мама, наверное, решила, что он смотрел на меня, потому что опять одарила меня колючим, недоверчивым взглядом и поспешила прочь.

– Чемпион… то есть Джейми…

– Заткнитесь, – огрызнулся я и, секунду подумав, добавил «пожалуйста», потому что маме очень не нравилось, когда я грубил взрослым.

Я опять посмотрел на Террьо. Гримаса боли превратила его изуродованное лицо в настоящий кошмар, и я вдруг решил, что меня не колышут его страдания. Он искалечил столько людей, что их хватило бы, чтобы заполнить целое больничное крыло, он убил нескольких человек, и если он не соврал в своей предсмертной записке, то собирался убить еще больше людей. Так что я даже надеялся, что он страдает.

– Где… эта… бомба… сволочь?

Он наклонился вперед, схватившись за живот, словно у него были колики, и застонал. А потом все-таки сдался.

– В «Кинг Каллене». В супермаркете «Кинг Каллен» в Истпорте.

– Почему?

– Мне показалось, что будет правильно закончить, где начинал. – Террьо нарисовал пальцем в воздухе круг. – Завершить круг.

– Нет, я имею в виду, почему вы вообще взрывали эти бомбы?

Он улыбнулся, и от этой улыбки распухшая половина лица как бы смялась. Я до сих пор это вижу и вряд ли когда-нибудь смогу развидеть.

– Потому, – сказал он.

– Почему потому?

– Потому что мне так захотелось.

Когда я пересказал Лиз слова Террьо, она взволнованно встрепенулась – только и всего. В общем-то это понятно: она не видела человека, который выстрелил себе в висок и разворотил полголовы. Лиз сказала, что ей надо зайти в магазин и кое-что купить.

– И вы оставите меня с ним?

– Нет, возвращайся к машине. Я приду через пару минут.

Террьо по-прежнему сидел на скамейке и смотрел на меня: один глаз нормальный, один почти выпал из глазницы. Я буквально физически ощущал его взгляд. Мне сразу вспомнилось, как я однажды поехал в лагерь, подхватил вшей, и пока они все не вывелись, мне пришлось пять раз намывать голову специальным, очень вонючим шампунем.

От тех ощущений, что я испытал под пристальным взглядом Террьо, не помог бы никакой шампунь. Надо было скорее идти прочь, и я поспешно вернулся к машине, как велела мне Лиз. Я снова встал перед витриной прачечной самообслуживания, где та же женщина по-прежнему складывала постиранное белье. Она заметила, что я на нее смотрю, и помахала мне рукой. Мне вспомнилась девочка с дырой в горле на автобусной остановке у кладбища: она тоже мне помахала, – и у меня мелькнула жуткая мысль, что эта женщина в прачечной мертвая. Вот только мертвые не складывают белье. Они просто стоят. Или ходят. Или сидят, как Террьо. Так что я помахал ей в ответ. И даже попробовал улыбнуться.