Заговор по-венециански - Джон Трейс

— Ну, с последним пунктом я согласен. Но вот в остальном — приходится признать, мы во мнениях расходимся.

На какое-то время Тина умолкает. Ей кажется, что лучше бы прикусить язык, однако журналист в ней берет верх:

— Как ты можешь защищать религию, если сам от нее отвернулся? Бросил полотенце на ринг, сказал: «Ну все, с меня хватит» — и ушел? — Она смотрит на него в зеркало и видит, что задела Тома за живое. — Слушай, по-моему, ты правильно поступил. Иначе не сидел бы тут со мной в одной комнате и не…

Том перебивает ее:

— Тина, я вовсе не перестал верить в Бога. Я лишь разуверился в себе. Разница есть, и большая.

— Тогда верни веру в себя. — Тина разворачивается к Тому лицом и берет его за руки. — Я вот верю в тебя больше, чем в любого бога. Давай не будем ссориться по таким пустякам. Жизнь слишком коротка для этого.

Том целует ее в лоб.

— Прости, я взвинчен… Знаешь, я приехал сюда, чтобы отвлечься, забыть прежнюю жизнь. Точнее, чтобы забыть смерть. Но едва снял пасторский воротничок, как по самое горло ушел в дело о другом убийстве.

Тина встает рядом.

— Том, ты на верном пути. Помогаешь людям, творишь добро. И от этого тебе становится легче.

Том выдавливает улыбку.

— Ага, вот только, «творя добро», я и угодил в переплет.

И почему, поражается Тина, все мужики — даже бывшие священники — такие пессимисты, когда доходит до личного?

— Том, у тебя есть выбор. Позвони проклятым карабинерам, любителям устроить шоу ужасов, и откажись. — Она указывает на телефон у кровати. — Скажи: «Простите, ребята, я не с вами».

— Не могу.

Она обнимает его за пояс.

— Да, знаю.

— Тогда зачем предлагаешь? — удивленно спрашивает Том.

— Именно так, — Тина едва сдерживает смех, — женщины и заставляют мужчин понять, что они на верном пути.

Том слегка хмурится.

— Женщины все такие хитрые?

— О, милый, — просияв, говорит Тина, — тебе еще столькому предстоит научиться.

Том снова касается ее влажных волос, мягко целует в губы, и его руки скользят под полы халата.

— Ну так научи меня.

Хижина Латурзы, Атманта

При взгляде на Латурзу-целителя мало кто скажет, что лекарь пребывает в добром здравии.

Сегодня он выглядит на все прожитые им годы. Кости ломит, голова не держится прямо, а руки дрожат. Вдобавок память совсем не та, что была прежде.

— Да где же оно? — Целитель гневно чешет всклокоченную копну седых волос, каковой является его борода.

Он перебирает кувшины: какие-то из них больше, какие-то меньше. Прочие настолько стары, что хозяин и не упомнит, чем их в свое время наполнил.

— Ага-а! Вспомнил, вспомнил! — Беззубый рот лекаря расплывается в широком полумесяце улыбки.

Всего в шаге от родителей Тевкра, сидящих подле сына, стоит низкая, узкая амфора: одна из ручек отломилась; сам сосуд не украшен, но видно, что им часто пользовались: бока покрыты жирными отпечатками пальцев.

— Сам ведь его сюда и поставил, поближе к Тевкру, чтобы не спутать с прочими лекарствами.

— Позор на твою голову, раз ты еще не составил зелье от забывчивости, — шутит Венси.

Супруга игриво толкает его в плечо:

— Тогда, муженек, для себя у Латурзы проси его целый кувшин.

Старый целитель поднимает амфору на вытянутых руках, словно она — приз олимпийскому победителю.

— Нежнейшее масло из грубого вьюнка. — Он оглядывается на длинный ряд примочек, зелий, настоек. — Больше его у меня не осталось… Вроде бы.

Латурза передает амфору Ларкии, круглолицей и крутобокой женщине, столь же седой, сколь и сам целитель.

— Масло следует наносить касанием легким, словно перышко, потом позволить ему растечься по ранам и стереть его с нежностью, какой наделено обласканное солнцем облако.

— Латурза, а где Тетия? — спрашивает, оглядевшись, Венси.

Лекарь качает головой.

— Сказала, у нее важное поручение.

— Вообще-то она в доме мужа, — отвечает незнакомый голос. — Простите за вторжение. Я — Кави, советник благородного Песны.

В шаге за ним следует и сам магистрат.

— Мы пришли к нетсвису. Хотим пожелать скорейшего выздоровления.

Венси встает на ноги и стоит как стена. Он на голову выше да и шире в плечах самого высокого из присутствующих. Прежде он воевал в рядах этрусской армии, своей храбростью заслужив и земли, и свободу. А сейчас инстинкты говорят, что пришли скорее враги, нежели други. И все же Венси отвечает:

— Друзья, вы чересчур щедры. Хватило бы прислать вестника. Боюсь, мой сын еще слишком слаб, чтобы оказать вам достойный прием.

— Отец, я себя хорошо чувствую, — подает слабый голос Тевкр.

Кави с вызовом смотрит на Венси.

— Тогда, с твоего дозволения, мы бы хотели остаться с нашим жрецом наедине.

Отец Тевкра обращается прямо к Песне:

— Почему ты ищешь совета у моего сына именно в такое время? Неужели не видно, что ему потребен покой?

— Мы ненадолго. — Магистрат вплотную подходит к Венси. — Дело у нас небольшое, но очень личное. — Улыбнувшись, как настоящий политик, он похлопывает старика по руке. — И чем скорее начнем, тем скорее вас покинем.

Кашлянув, Латурза указывает родителям Тевкра на дверь.

— Может, подсобите мне в саду? Надо собрать тимьяна, курослепа и корня горечавки, чтобы приготовить настойку — она ускорит выздоровление.

Венси и Ларкия неохотно следуют за целителем прочь из хижины. Кави и Песна становятся по обе стороны от ложа Тевкра.

— Итак, — начинает магистрат, — юный жрец, как же ты получил столь страшные увечья? Ходит молва, будто случилось это в священной роще. Понимаешь ли, что подобные толки предрекают тебе дурную славу, а также не дадут успешно выполнить возложенное на тебя задание?

Тевкр отвечает, тщательно подбирая слова:

— Молва никогда не расскажет полной истории. Да, лицо я ожег в священной роще, в огне, мною же запаленном. Но раны свои получил по воле богов — и только.

Кави и Песна настороженно переглядываются.

— Молва не расскажет, что в рощу я пришел по твоему поручению. Хотел исполнить твой наказ. А боги, перед тем как обрушить на меня кару, открыли причину, по которой я должен буду терпеть такую боль.

— Что ты говоришь, нетсвис? — наклоняется к авгуру Песна. — Я не люблю, когда говорят загадками. Если хочешь открыть мне волю богов, так начинай сейчас же.