Аполлинария Суслова - Людмила Ивановна Сараскина

хотелось получить об ней добрые известия! Что-то ее здоровье? Был ли у тебя Паша[45] и не слыхал ли ты об нем чего, Коля, то есть о том, как он себя держит без меня и чем занимается? Что услышишь, напиши мне откровенно. Боюсь я, что он избалуется без меня. Не была ли у тебя Варвара Дмитриевна? Я ее очень люблю; милое, благородное существо. Она что-то говорила, провожая меня, что ей хотелось бы тебя навестить.

Край, который я проезжал до нашей границы, спокоен, хотя солдаты дежурят на каждой станции, но, однако ж, веселы и довольны, как я заметил. Осмотрюсь здесь и стану посещать одну известную мне кофейную, где есть русские газеты. Напиши мне, Коля, все, что услышишь особенного о чем бы то ни было. Кланяйся Саше и Николаю Ивановичу, равно как и всем, кто хороший человек. Детей перецелуй. Пишу тебе кратко и наскоро. Не в расположении я духа и нездоров немного, но люблю тебя больше прежнего. Дорог ты мне теперь, больной и несчастный. Как бы я желал, воротясь, застать тебя уже здоровым. Друг Коля, вспомни просьбы наши и пощади сам себя – ложись в больницу.

Обнимаю тебя и целую крепко, голубчик-ты мой.

Твой Федор Достоевский.

Извести меня тоже, поехал ли Шелеховский через Владимир или нет.

На конверте:

Russie St. Petersbourg

Его высокоблагородию

Николаю Михайловичу Достоевскому

В Петербург.

На Петербургской стороне, по Большому проспекту, дом г-жи Голеновской № 69.

Ф. М. Достоевский – Н. М. Достоевскому // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 28. Кн. 2. С. 37–38.

Париж 28 августа (здешнего стиля) 1863 г.

Милый Паша, спешу тебя, голубчик, уведомить, что я наконец-то кое-как добрался до Парижа и хоть устал и немного болен, но все-таки дорога обошлась гораздо легче, чем я думал. Был, впрочем, маленький припадок. Из Берлина я написал брату, Коле и мамаше[46]. Слышал ли ты об этих письмах? Если навещал Колю, как я просил тебя, то он, верно, тебе сказал, что получил от меня письмо. Думаю я об тебе много, Паша. Держал ли ты экзамен и что выдержал? Со страхом буду ждать от тебя известия. Когда это письмо придет к тебе, наверно уже будет все решено, и ты можешь меня тотчас уведомить. Пиши ко мне обо всем откровенно и по-дружески – как ты живешь, что делаешь? Советую не откладывать письма, как ты откладываешь к мамаше, потому что я совершенно не знаю, останусь ли долго в Париже и сколько именно, след[овательно], старайся, чтоб письмо твое успело застать меня. Ворочусь я в свое время и, надеюсь, не запоздаю. Буду писать тебе еще. Не знаю, может быть, поеду в Италию, хотя долго там жить не буду. Старайся, Паша, избегать глупых знакомств и Юсуповых садов. Глупо ведь это все ужасно, особенно в твой возраст, когда надобно о себе подумать. Пожалуйста, пиши мне о себе подробнее. Вместе с этим письмом пишу и Михаилу Васильевичу. Он мне напишет, надеюсь, откровенно о тебе, то есть доволен ли он тобой? Недоданные за тебя Михаилу Васильевичу деньги я пошлю Варваре Дмитриевне. От нее он все и получит. Прощай, обнимаю тебя и целую. Надеюсь на тебя, Паша. Смотри, не разочаруй меня, друг мой.

Тебя искренно любящий Ф. Достоевский.

Что услышишь об мамаше, тотчас же мне сообщи.

Ф. М. Достоевский – П. А. Исаеву // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 28. Кн. 2. С. 39.

1 сентября. Понедельник

Я не послала двух последних писем Сальвадору, потому что случилось такое происшествие: в один вечер я возвратилась домой от Ф[едора] М[ихайловича] довольно поздно, легла не засвечая огня и плохо спала ночь, думая о Саль[вадоре]. Я проснулась, когда было темно, едва рассвело. Я стала ходить по комнатам и вдруг нечаянно увидела на столе письмо; почерк был незнакомый. Это писал его товарищ. Он уведомлял, что Сальвадор в тифе, что он болен с самого того дня, когда я его в последний раз видела, и я не могу его видеть, потому что он у своих знакомых, рекомендованных его родными, что этот господин об нем заботится и будет иметь подозрение, если я приду. Я тотчас отвечала на это письмо, где говорила, что невозможность видеть Сальв[адора] считаю варварством и что прошу писать мне чаще о состоянии здоровья своего друга. В этот же день я написала еще письмо Саль[вадору], которого я считала на краю могилы. Я писала, что он, верно, выздоровеет, иначе была бы несправедливость. Я была в страшном отчаянии, что эта болезнь особенно опасна для молодых людей. Ф[едор] М[ихайлович] меня несколько успокоил, сказав, что в здешнем воздухе и при этих медиках неопасно. Я переехала к Мир. и в субботу целый день ждала письма, в воскресенье его самого (я его приглашала для того, чтобы его расспросить о Сальв[адоре]). В суб[боту] в 6 час. я пошла гулять в улицу Сорбонну и встречаю Саль[вадора]. Я его увидела издали, но никак не могла поверить, что это он. Так мне показалось это невероятным до тех пор, когда он подошел ко мне, улыбаясь, но очень бледный, и взял мою руку. Я едва устояла на ногах и несколько времени не могла ничего сказать. У меня не было еще никакого подозрения, но мне было больно, что он мне не писал. Первые его слова были, что он был очень болен и что выходит в первый раз.

– Да, ты очень бледен, – сказала я. В это время я подняла на него глаза. На щеках у него были красные пятна.

– Ты сердилась на меня, что я не был во вторник, но ведь ты мне назначила четверг.

При этих словах у меня начало проясняться в голове, но я так страдала, что меня недостало на негодование, слезы хлынули мне на глаза.

– Ты куда идешь? – спросил он.

– Гуляю, а ты?

– Я к товарищу в улицу Суфль.

– Пойдем немного вместе. Я думала, что ты умираешь. Твой товарищ написал мне такое письмо. Вот оно (я вынула из пор[тфеля] письмо), – посмотри, что тут, прочти. Я писала ему два раза и просила его прийти.

– Я очень сержусь, что он написал так, я думал, что тиф, но обошлось иначе.

Он смотрел на письмо и, по-видимому, ничего не видел или оно ему было знакомо. Он подал мне его.

– Читай, – сказала, – прочти после, дома.

Но он опять его развернул, для того, может быть, чтобы не говорить