Невеста смерти - Линда Лафферти

– Так вот как Габсбурги поступают со своими подданными! Отправляют к нам своего сумасшедшего!

Мэр нахмурился.

– Тебе бы лучше, до приезда Габсбурга, поучиться держать язык за зубами, – сказал он самому громкоголосому горожанину. – Услышит стражник из Праги, как ты поносишь сына короля, – и отправишься собственную башку искать.

Собравшиеся зашикали. На мостовую снова посыпались плевки.

Зикмунд всегда говорил, что сплевывать и отхаркиваться полезно, потому что так человек избавляется от жидкости, которая может быть ядовитой, – флегма, собирающаяся от избытка флегматичного гумора, легко становится болезнью. Вид заплеванной мостовой Чески-Крумлова должен был бы порадовать цирюльника, но улыбки на его лице Маркета не видела.

Новенькая, только что отчеканенная монета – сверкающий серебряный кружок на ладони, – как будто подмигнула. С талера на него смотрел старший брат, король Рудольф II.

– Говоришь, протестовал сам папа римский? – спросил Матьяш, переворачивая монету.

Папский посланец, венский епископ Мельхиор Клесл, утвердительно кивнул.

Из Вены в Эстергом, венгерский городок на неспокойной границе, где Священная Римская империя сражалась с турками, Клесл добрался по Дунаю, на купеческой барже. Из-за ворот туда долетал грохот османских литавр, и епископ то и дело ежился от страха. Его миссия имела жизненно важное значение как для папы римского, так и для империи, но приграничные земли лежали выжженные, а саму границу отмечали окровавленные колья с насаженными на них гниющими головами.

Подлинного мира с турками не было и быть не могло. Никогда.

Внизу, под старинной каменной крепостью, лежал приготовившийся к сражению Эстергом, стратегически важный пункт, отбитый у противника в 1595 году армиями Матьяша. Турки стояли лагерем в пределах видимости от крепостных стен города, который они окружили плотным кольцом, как окружают добычу голодные волки.

Клесл представил сверкающие ятаганы кровожадных янычар, принесших слово пророка Мухаммеда в самое сердце Европы. Папское благословение Матьяшу епископ доставил издалека, из утопающей в роскоши спокойной Вены. Пока карета тряслась по прилегающим к Дунаю холмам, Клесл не раз и не два подносил к губам висевшее на шее распятие, укрепляя себя мыслью, что ему поручили богоугодное дело – вручить послание главы католической церкви непосредственно младшему брату Рудольфа II.

В отличие от императора, Матьяш оказался человеком немногословным, а кроме того, настоящим солдатом, никогда не уклонявшимся от битвы. Большую часть времени он проводил здесь, на границе, на длинной полоске венгерской земли, все еще принадлежащей Священной Римской империи.

Епископ промокнул виски белым платком и постарался собраться с духом.

– Его святейшество объявил короля Рудольфа алхимиком. Ни один смертный, тем более католик, не должен стремиться к общению с темными силами загробного мира. Теперь вся Священная Римская империя будет вспоминать о его заигрывании с темными силами и жидами каждый раз, когда купец достанет монету из кошелька.

Медленно растекшаяся по губам Матьяша улыбка тронула уголки рта над коротко подстриженной бородкой. Он подбросил сияющий талер и поймал его на ладонь, словно бросал жребий.

В продуваемой сквозняками камере замка они были одни, но епископ все равно понизил голос. Через высокие окна вплывал едкий запах пороха – где-то, не так уж и далеко, громыхали пушки…

– По поступающим сообщениям, Рудольф постоянно общается с евреями. Рабби Лёв допущен ко двору и в присутствии короля обсуждает каббалу и эликсир жизни, – продолжил папский посланник.

– Не совсем католическое понятие, а? – обронил Матьяш, и его глаза заговорщически блеснули.

Епископ возмущенно фыркнул.

– Эликсир вечной жизни – наш Господь, Иисус Христос, Бог, посланный с небес, дабы спасти нас всех от вечного проклятия!

– Тем не менее как император Священной Римской империи Рудольф является охранителем и духовным авторитетом католической церкви.

Епископ моргнул.

– Жаль, – сказал Матьяш, рассматривая образ брата в одеждах алхимика. – Хотя сходство приличное, хорошо отчеканилось. Монета, несомненно, будет напоминать всем в Европе об этом алхимическом поиске.

Лицо Мельхиора стало вдруг красным, как турецкая паприка, которую венгры щедро добавляли в рагу. Он оглядел голую комнату, в которой не было никакой мебели, кроме потертого гобелена, нескольких грубо сколоченных стульев и соломенного тюфяка.

– Его должно остановить, – прошептал священник. – Суть вверенного мне конфиденциального послания заключается в том, что ежели вы как добрый католик смените Рудольфа на престоле – своевременно и подобающим образом, – то получите и папское благословение, и всемерную поддержку церкви.

– Это слова самого папы? – уточнил Матьяш.

– Они слетели с его святейших губ. Короля Рудольфа должно остановить. Терпеть его поведение более невозможно.

Младший брат короля снова улыбнулся и сжал серебряный талер указательным и большим пальцем.

– Я оставлю ее себе, – сказал он, опуская монету в карман. – Сохраню как напоминание об обещании и доброй воле его святейшества.

Епископ Клесл наклонился поближе к Матьяшу.

– Его святейшество верит в вас как в несгибаемого защитника католической веры. И считает, что вы уведете паству от губительного богохульства. Протестантов в Богемии развелось не меньше, чем червей в падали.

– Я окружил себя лютеранскими советниками, верными друзьями, практикующими эту достойную осуждения веру. Простит ли его святейшество этот грех? И смирится ли с тем, что в двадцать лет я занял сторону Вильгельма Оранского и Нидерландов?

Священник сложил руки на коленях.

– Он полагает это все ошибками молодости и верит, что вы, как и полагается Габсбургу, вернетесь к истинной вере.

– Тут есть некоторый риск, – заметил Матьяш. – Из всех Габсбургов я наименее католический.

Его собеседник вздохнул и, повернув руки ладонями вверх, раскрыл их перед императорским братом.

– Его святейшество верит, что вы принесете мир империи и остановите наступление османов, прежде чем те осадят Вену. А потом и поведете заблудших к истинной вере.

Матьяш поднялся и, пройдя к окну, посмотрел на сверкающие внизу воды Дуная. Вдалеке, за стенами Эстергома, на травянистых лугах, виднелись загоны боевых коней османов, выкрашенных снизу красным или зеленым. Краски эти понемногу блекли от дождей и солнца.

– Они не черви, эти протестанты, – сказал брат Рудольфа со вздохом, не отворачиваясь от окна. – Они – люди, жаждущие свободы, чтобы исповедовать свою веру. И это их земля, мой добрый епископ. – Он посмотрел на папского посланца. – На мнение его святейшества, вероятно, повлияло приближение к Вене османских армий, не так ли? Возможно, обеспокоенность этим фактом и содействовала укреплению моих позиций.