Последняя битва - Кертис Джоблинг

– Куда мы направляемся? – прервала затянувшееся молчание Гретхен. Ей казалось, что последнее время они поднимаются, уходя все выше от края воды.

– Отец Шомы, – ответил Холка. – Он живет на краю болота. Один.

– Это что-то вроде сторожевой заставы? – Гретхен было трудно представить себе, как можно жить на краю болота в полном одиночестве. – Он ждет нас?

– Нет.

– Скажи, когда вы разрешите мне уйти? Ты же сам видишь, мне уже намного лучше.

Гретхен по-прежнему прихрамывала на раненую ногу, но в целом чувствовала себя вполне сносно. Конечно, оставленная когтями одного из Диких волков Лукаса рана будет давать о себе знать еще довольно долго, но за несколько проведенных у болотников недель Гретхен достаточно окрепла, чтобы самостоятельно отправиться в путь.

И для нее теперь совершенно новый, четкий смысл приобрели слова Дрю, который постоянно любил повторять о том, что необходимо помогать всем слабым, потерявшим надежду и не знающим, как им жить дальше в этом жестоком воюющем мире.

– Опасно, – ответил Холка. – Уйдешь, когда будет не опасно.

Гретхен схватила его за обнаженное, холодное на ощупь предплечье.

– Ты не понимаешь, Холка. Безопасно не будет никогда. Идет война. Я нужна на этой войне. Я могу помочь.

Она замолчала, заметив, с каким удивлением Холка смотрит на свое предплечье. Гретхен убрала руку, и Холка поднял выпученные глаза, заглянул ими в глаза Лисицы.

– И вы можете помочь, – продолжила Гретхен. – Все вы. В этой войне каждый может найти свое место.

– Не фибии. Война не в нашем мире. Война в вашем мире.

– Лиссия – наш общий мир, Холка. Не только мир верлордов и городских жителей, сухопутников, как ты их называешь. Мы все живем в этом мире. И должны сражаться за него. Все вместе.

Гретхен поймала себя на том, что говорит сейчас в точности как Дрю, и сердце сильнее забилось в ее груди, от волнения защекотали, встали дыбом волоски у нее на затылке. Но, увы, то ли Гретхен не хватало умения убеждать людей, которым обладал Дрю, то ли не по адресу пришлись ее слова, но Холка просто повернулся и пошел дальше.

Гретхен неохотно двинулась следом, сердито разводя в сторону окружавшие ее камыши. Чего так опасаются эти болотники? Того, что их будут преследовать? Или просто не желают ничего менять в своей жизни? От этих мыслей Гретхен оторвал раздавшийся впереди жуткий вой. Холка уже бросился бежать и, опережая ушедших вперед собратьев, первым выбежал из камышей на небольшую, открывшуюся перед ними лужайку.

Шома продолжал кричать и всхлипывать, стоя посреди принадлежавшего его отцу клочка земли, и стоны болотника сливались с карканьем собравшихся на лужайке ворон. Хижина, к которой они вышли, была построена на более сухом участке земли, чем хижина Холки. По расчетам Гретхен, они все еще находились за много миль от ведущей в глубину Дейлиленда дороги Даймлинг-роуд. Вдали от цивилизации? Нет, к сожалению, не слишком далеко.

Хижина оказалась сожженной дотла, ее крытая травой крыша полностью сгорела, стены почернели и обрушились. В землю под прямым углом друг к другу в виде большой буквы Х были вбиты два деревянных столба. Свисавшее с них тело было когда-то человеком, хотя теперь превратилось в обугленную бесформенную головешку. Гретхен невольно отвернулась в сторону – и наткнулась взглядом на забытый, брошенный на землю щит. Он был покрыт грязью и кровью, но на нем тем не менее отчетливо был виден герб – голова рычащего Льва.

Когда Гретхен была еще совсем маленькой девочкой, она увидела однажды распятую в траве, высохшую под лучами солнца мертвую лягушку – ее казнил сын повара, мерзкий мальчишка с садистскими наклонностями. Сожженный на столбах человек живо напомнил ей ту лягушку. Гретхен наклонилась, подобрала с земли щит и заставила себя вновь взглянуть на обугленное тело с неестественно длинными, вытянутыми иссохшими руками и ногами, с наклоненной вперед круглой головой.

Шома приблизился к распятию на своих дрожащих, подгибающихся ногах, вяло взмахнул зажатым в руке копьем. Ворона, прилетевшая поживиться, недовольно каркнула и улетела прочь. Остальные болотники остались стоять сзади, с ужасом, не веря своим глазам, глядя на то, что осталось от отца их вожака. Шома упал перед распятием и свернулся калачиком на обожженной черной земле, а Холка повернулся к Гретхен и взял у нее из рук помятый щит гвардейца Льва.

Гретхен увидела, как на горле Холки вздулся воздушный пузырь, услышала, как потрескивают в его груди трансформирующиеся ребра. И без того низко посаженная голова Холки полностью погрузилась в плечи, слилась с ними в единое целое. Глаза Холки стали еще больше, рот растянулся еще шире, кожа болотника бугрилась, из серой становилась темно-зеленой, пятнистой, более толстой. Еще секунда, и Холка стал на полметра выше, его мощные бедра раздались в ширину, стали больше в обхвате, чем торс самой Гретхен. Холка швырнул щит на землю, придавил его своей огромной перепончатой лапой и смял, как картонку.

– Теперь, – сказал лорд-лягушка низким булькающим голосом. – Теперь фибии воюют.

– Как ты можешь быть уверен, что он говорит правду? – спросил Дрю, глядя на прикованного к стене адмирала бастийского флота. Тюремная камера была тесной, в ней едва хватало места, чтобы внутрь мог протиснуться надзиратель. Передняя стенка камеры представляла собой решетку из темного металла, дверь на ней была прикрыта, но не заперта, потому что в настоящий момент Морской Ерш особой опасности не представлял, он был прикован к стене толстой цепью, туго натянутой под дрожащей нижней челюстью Скорпио.

– Я мог бы, конечно, и убить его, но подумал, что ему приятно будет немного посидеть на цепи, – мрачно улыбнулся Вега. В ответ Скорпио глухо зарычал и ответил:

– Какой мне смысл лгать тебе, Волчара? Для меня война по-любому окончена, да и жизнь тоже, если уж на то пошло. Не убьете меня вы – убьют Коты. Вздернут на рее, как только узнают о судьбе «Бастийской императрицы».

– Не стоит так мрачно смотреть на вещи, – сказал Вега. – Возможно, нам удастся подыскать для тебя какое-нибудь местечко на нашем лиссийском флоте. По-моему, нам нужны специалисты по мытью палуб. И гальюнов тоже.

– Я много слышал о тебе, Вега, – рассмеялся Скорпио, – но теперь вижу, что большинство слухов о себе сам же ты и выдумываешь. Был ли когда-нибудь на свете такой же самовлюбленный и нахальный верлорд, как ты? А уж как тебе нравится твой собственный голос!

Лорд-акула нисколько не обиделся, только еще шире улыбнулся.

– Но у меня действительно прекрасный голос, разве ты не находишь, Скорпио? Этот голос способен вдохновлять на подвиг тысячи матросов и разбивать сотни женских сердец. Было бы преступлением скрывать такой голос из пустого опасения, что он может не понравиться какому-нибудь третьесортному оборотню вроде тебя.

Скорпио никак не отреагировал на слова графа и вместо этого обжег своим ненавидящим взглядом Дрю.