Рейс на эшафот - Май Шёвалль

— Замечательно.

— Он пришел в сознание лишь на полминуты, — посетовал Рэнн. — А потом умер.

Мартин Бек еще раз прослушал запись. Потом еще и еще.

— Черт его знает, что он там бормочет, — сказал Кольберг, в задумчивости почесав небритый подбородок.

Мартин Бек обратился к Рэнну:

— А ты как считаешь? Ты ведь там был.

— Ну, — сказал Рэнн, — мне показалось, что он понял вопросы и пытался ответить на них.

— И?

— И на первый вопрос он ответил отрицательно, что-то вроде «не знаю» или «я не узнал его».

— Как ты, черт возьми, сумел догадаться о таком ответе по этому «днрк»! — удивленно воскликнул Гунвальд Ларссон.

Рэнн покраснел и заерзал на стуле.

— Да, — сказал Мартин Бек, — почему ты пришел к такому выводу?

— Не знаю, — ответил Рэнн. — У меня сложилось такое впечатление.

— Ну ладно, — произнес Гунвальд Ларссон. — А что же дальше?

— На второй вопрос он четко ответил: «Самалсон».

— Да, — сказал Кольберг. — Я это слышал. Но что он имел в виду?

Мартин Бек кончиками пальцев потирал лоб.

— «Самуэльссон», — задумчиво произнес он, — или, может быть, «Саломонссон».

— Он сказал: «Самалсон», — упрямо повторил Рэнн.

— Верно, — согласился Кольберг, — но такой фамилии не существует.

— Нужно проверить, — сказал Меландер. — Может, такая фамилия существует. А теперь…

— Что?

— Теперь мы, полагаю, должны передать пленку на экспертизу. Если наша лаборатория не справится, нужно будет обратиться на радио. Там у звукооператоров аппаратура получше. Они могут разделить звуки на ленте, прослушать ее на разных скоростях.

— Согласен, — сказал Мартин Бек. — Это хорошая мысль.

— Но прежде сотрите к черту этого Улльхольма, — потребовал Гунвальд Ларссон, — а то выставим себя на посмешище. — Он огляделся по сторонам. — А где этот желторотый Монссон?

— Наверное, заблудился, — ответил Кольберг. — Все-таки нужно было объяснить ему дорогу. — Он вздохнул.

Вошел Эк, в задумчивости поглаживая свои серебристые волосы.

— Что там еще? — спросил Мартин Бек.

— Газеты жалуются, что до сих пор не получили фотографии неопознанного мужчины.

— Ты ведь сам знаешь, как он выглядел бы на фотографии, — сказал Кольберг.

— Да, но…

— Погоди, — перебил его Меландер. — Можно дать описание. Возраст тридцать пять — сорок лет, рост метр семьдесят один, вес шестьдесят девять килограммов, сорок второй размер обуви, глаза карие, шатен. Имеется шрам после удаления аппендикса. Темные волосы на груди и животе. Старый шрам на стопе. Зубы… нет, об этом лучше не упоминать.

— Я отправлю им это, — выходя, сказал Эк.

С минуту все молчали.

— Фредрику удалось кое-что установить, — наконец произнес Кольберг. — Оказывается, Стенстрём уже сидел в автобусе, когда тот проезжал по мосту Юргордсбру. Значит, он ехал из Юргордена.

— За каким чертом его туда понесло? — удивился Гунвальд Ларссон. — Вечером? В такую погоду?

— Я тоже кое-что выяснил, — сказал Мартин Бек. — Похоже на то, что он не был знаком с той медсестрой.

— Это точно? — спросил Кольберг.

— Нет.

— На Юргордсбру он был один, — добавил Меландер.

— Рэнн тоже кое-что установил, — сказал Гунвальд Ларссон.

— Что именно?

— То, что «днрк» означает «я не узнал его». Не говоря уже о каком-то типе по фамилии Самалсон.

Это было все, что удалось установить к среде, пятнадцатому ноября.

Шел снег. Падали большие мокрые хлопья. Уже стояла непроглядная темень.

Конечно же, человека по фамилии Самалсон не оказалось. По крайней мере, в Швеции.

В четверг им вообще ничего не удалось узнать.

В четверг вечером, когда Кольберг вернулся к себе домой на Паландергатан, было уже больше одиннадцати. Его жена читала, сидя у торшера. На ней был коротенький халатик, и она сидела в кресле, поджав под себя ноги.

— Привет, — поздоровался Кольберг. — Как твои курсы испанского?

— Естественно, никак. Даже представить себе смешно, что вообще можно чем-то заниматься, будучи женой полицейского.

Кольберг не ответил. Он быстро разделся и отправился в ванную. Побрился, долго стоял под душем, надеясь, что разгневанный сосед по дому не позвонит в полицию и не обвинит его в том, что, пустив воду, он нарушил ночную тишину. Потом он надел пижаму, прошел в комнату и, усевшись напротив жены, стал задумчиво смотреть на нее.

— Давненько я тебя не видела, — сказала она, не отрывая глаз от книжки. — Как там у вас дела?

— Паршиво.

— Жаль. Просто не хочется верить, что в центре города, в автобусе кто-то может застрелить несколько человек просто так, без всякой причины. А полиция не находит ничего лучше, как устраивать глупые рейды по ларькам. Это просто удивительно.

— Да, — согласился Кольберг. — Это в самом деле удивительно.

— Кроме тебя, есть хотя бы один, кто не был дома тридцать шесть часов?

— Наверняка.

Она продолжала читать, а он молча сидел десять или, может быть, даже пятнадцать минут, не сводя с нее глаз.

— Что это ты так смотришь на меня? — спросила она, по-прежнему не глядя на него, но уже с теплыми нотками в голосе.

Кольберг не ответил, и со стороны казалось, что она всецело поглощена чтением. Гюн была темноволосая и кареглазая, с правильными чертами лица и густыми бровями. Она была на четырнадцать лет моложе его — недавно ей исполнилось двадцать девять, — и она, как прежде, казалась ему очень красивой. Наконец он заговорил:

— Гюн?

Она впервые за то время, что он находился дома, взглянула на него со слабой улыбкой и бессовестным чувственным блеском в глазах.

— Да?

— Встань.

— Пожалуйста.

Она загнула уголок страницы, на которой остановилась, закрыла книгу и положила ее на подлокотник кресла. Потом поднялась и встала перед ним, не сводя с него глаз, опустив руки и широко расставив босые ноги.

— Отвратительно, — сказал он.

— Что отвратительно? Я?

— Нет. Отвратительно, когда загибают страницы книги.

— Это моя книга, — сказала она. — Я купила ее на свои деньги.

— Раздевайся.

Она подняла руку к вороту и начала расстегивать пуговицы — медленно, одну за другой. По-прежнему не отводя от него взгляда, она распахнула легкий халатик и сбросила его на пол.