Марь - Алексей Воронков

Вот некоторые из этих знаний и пригодились ему сейчас, когда он решил поставить на место трех своих оболтусов, что не давали бойцам житья. Правда, вскоре он понял, что наука и практика – это далеко не одно и то же. Тот же Фрейд не торопился помочь ему в его благородных намерениях. Может, тогда стоит освежить память? Может, вновь заглянуть в умные книжки? Но где их тут взять?

Что ни говори, для Володьки наступили трудные времена. Ведь он привык жить среди книг, а здесь, в тайге, с этим было туго. У меня кислородное голодание, часто шутил по этому поводу он. Не потому ль его так сильно тянуло в этот поселок, который он мог пока что видеть только через окуляры своего командирского бинокля? А вдруг там и в самом деле есть библиотека? – думал он. Если нет, тогда все, тогда ему конец. Зароется в кокон своего отчаяния и тупо будет ждать дембеля. Вот ведь как: с одной стороны, в тайге ему уютно, как тому псу в родной конуре, с другой – не хватает свежих знаний, как и общения с умными людьми. Ну что майор Ходенко? Мужик он, конечно, хороший, но у него, кроме «бля-бля-бля», ничего за душой нет. Спасает Рудик Старков, правда, у того одни формулы в голове, однако он умеет, когда надо, и пофилософствовать, и даже стихи чьи-то прочесть. Этакий физик с лирической начинкой.

Были, конечно, в отряде и другие более-менее даровитые пацаны. Одни были хорошими рассказчиками, другие могли неплохо петь, третьи… В общем, сколько людей – столько и талантов. Был даже парнишка, который стихи писал. Стихи так себе, но ведь главное, что он старался, что у него работала душа. А это немало.

– Гитарку бы вы нам привезли, товарищ майор, – устав без праздников, попросили пацаны Ходенко, когда он в очередной раз появился на участке. – А то здесь со скуки можно помереть.

Тот вначале воспринял эти слова по-своему.

– Значит, скучаете? – спрашивает. – Так мы вам план увеличим…

Бойцы тут же в панику.

– Не надо! – кричат. – Все, забыли про гитару!..

Но гитару майор все-таки им привез. Ладно, говорит, брякайте. С тех пор в жизни бойцов появилось какое-то разнообразие. Вечерком, бывало, сойдутся на берегу – и давай рвать глотки:

Или:

Жесткие ритмы сменяла задушевная лирика, и тогда тайга наполнялась теплом солдатских голосов.

Бывало, гитара попадала в руки к здешним архаровцам, и атмосфера на берегу резко менялась. Ведь у них был свой репертуар, своя манера исполнения – дерзкая, надрывная:

Одну блатную мелодию сменяла другая:

Голоса бойцов, наверное, хорошо были слышны в поселке, однако никто из местных так и не пришел полюбопытствовать, что здесь да как. Будто бы сторонились чужаков.

Поселковых строители видели только издали. То какой-нибудь мужик пройдет улицей в торбазах и с ружьем через плечо, то девка с ведрами выскочит из калитки. Случались и пьяные, которых выдавала их неуверенная походка, а порой и громкая матерная брань. Эти пьяные-то и навели бойцов на мысль, что в поселке вовсю торгуют спиртным. А им говорили, что здесь повсюду «сухой закон». Врали, значит! Однако первый же «гонец», которого служивые отправили в магазин, был пойман с поличным.

Бутылки с водкой в тот же вечер уничтожили перед строем. А перед тем бойцы слезно просили старшину не делать этого, но разве он мог поступить иначе? Отдать спиртное братве он не имел права, спрятать куда-то – так ведь дошлые всю тайгу прочешут, но найдут. Нет, решил Володька, пусть это станет наукой для всех. Пусть знают, что так он будет поступать и впредь. «Изверг… – услышал он тогда негромкое, но отчаянное в свой адрес. – За что такие пытки?»

Того бойца, что попался с водкой, он наказал. Нет, вкалывать до седьмого пота он его не заставил, потому как считал, что труд не должен быть наказанием, иначе ты вообще отобьешь у человека охоту трудиться. Просто его на целых три дня посадили «под домашний арест», запретив ему по вечерам вместе со всеми ходить на реку. И вот лежал он теперь на нарах в своей палатке и слушал, как веселятся его товарищи.

Но дурной пример – он всегда заразителен. Мало-помалу братва все же освоила здешний магазин. И ведь когда только успевали!.. Во время работы каждый боец был на виду – разве что вечером? Но по вечерам командиры тоже старались не выпускать своих людей из поля зрения. Коль шли к реке, то всей командой. Сядут, бывало, на корточки и глядят, как, вспениваясь на порогах, стремительно и сурово несет свои свинцовые воды река, отражая контуры противоположного берега. До стужи еще далеко, но купаться никто не решается – слишком холодная вода. Будто бы то мощный ледяной поток, вырвавшись из-под земли, бешено устремился куда-то вдаль… Нет, купаться боязно, разве что испить из ладоней ледяной водицы. А у нее такой первородный вкус – не оторвешься.

Водку, что покупали в поселковом магазине, пили в основном после отбоя. Бывало, дождутся, когда сержанты уснут, – и в тайгу. Там и гуляют. А после этого на работу вставать не хотят.

Грачевский быстро понял причину, когда, проснувшись однажды утром, он учуял в воздухе густой запах перегара. Вначале виду не подал – решил выявить зачинщиков. Ну разве это разумно предъявлять всей толпе обвинение? Главное – это лишить толпы лидера. Кто это сказал? Впрочем, не важно. Поговорил по душам с Пустоляковым – тот ему по простоте душевной все и выложил. И ведь сам не заметил, как это произошло. Что и говорить, умел Грачевский найти к людям подход. Из тебя бы хороший следователь получился, сказал ему Рудик. Володька лишь улыбнулся. Нет, в следователи он не собирается идти, потому как у него совершенно другие планы на жизнь. Впрочем, и планами-то это пока назвать нельзя – так, смутное предчувствие покуда неясной перспективы. Ну вот возьмет он да останется на «сверхсрочку». А что? Дело-то нехитрое. Вали себе да вали этот лес. Скучно? Зато романтика. И особых конфликтов здесь нет. Разве что с майором Ходенко порой поцапается, защищая товарищей от его несправедливых нападок и пытаясь доказать ему, что бойцы сделали все, что могли, а на большее их просто не хватило – ведь не железные.