Дочь последнего дуэлянта - Жюльетта Бенцони

– В любом случае вам никогда не быть там, где я!

– На вашем месте – нет, но рядом с вами – вполне возможно…

Сказать, что Изабель была очень огорчена, когда ее кузина покинула особняк семейства де Бурбон-Конде и стала наслаждаться роскошествами дворца де Лонгвилей, было бы преувеличением. Тем более что дворец герцога находился на улице Пули, неподалеку от Лувра, а значит, чтобы до него добраться, нужно было пересечь Сену и не один квартал Парижа.

Как только было объявлено о помолвке, Анна-Женевьева стала обращаться с девушками, которые составляли как бы небольшой двор ее принцессы-матери, и в особенности с Изабель, так, словно стала королевой. Этот ее тон в соединении с присущей кузине пренебрежительностью раздражал Изабель до крайности. Она почувствовала себя бедной родственницей, какой не чувствовала никогда прежде. Ощущение это особенно обострилось, когда стали прибывать подарки жениха – изумительные драгоценности, достойные богини. Изабель обожала драгоценные камни и особое пристрастие питала к жемчугу, рубинам и бриллиантам. Видя уборы, которые примеряла Анна-Женевьева, она порой бледнела от зависти, хотя никогда бы не позволила проявить свои чувства.

Франсуа, глядя на сестру, заразительно смеялся. Прилежный в ученье и не менее упорный в тренировках в академии господина де Бенжамена, он, несмотря на свой горб, обещал стать не только великолепным наездником, но и блестящим опасным клинком. Мать его трепетала за сына, боясь, как бы в один прекрасный день он не пошел по дороге отца, которая закончилась на Гревской площади. Опасаться было чего: сын обладал живым насмешливым умом, остроумием, крайне чувствительной гордостью и обожал сестру.

– Не вижу смысла завидовать украшениям кузины, – заявил однажды Франсуа сестре, которой будущая герцогиня только что соизволила показать великолепное ожерелье, состоявшее из трех больших рубинов, жемчуга и мелких бриллиантов. – У нее глаза цвета турецкой бирюзы, и красный цвет ей не идет. И вообще, прошу вас успокоиться. Я знаю, что и у вас будет шкатулка с драгоценностями не хуже, а то и лучше, чем у Анны-Женевьевы.

– С чего это вы решили? Или у вас дар читать будущее?

– Может быть! Но не могу не шепнуть вам, что ваша красота и обаяние покорят любого принца. К тому же вы – Монморанси, черт побери!

– Я стараюсь всеми силами себя в этом убедить. Особенно с тех пор, как поспорила с Анной-Женевьевой, что мое положение будет таким же высоким, как у нее.

– А вот это напрасно! Она будет стремиться все вверх и вверх!

– Но не безгранично же! Есть предел, который не перейдешь.

– Конечно. Но она об этом не знает или не хочет знать. Она уверена, что равна богам. Облака фимиама, который курят ее красоте, затуманили ей ум и внушили преувеличенное представление о собственной персоне. Она всерьез уверена, что сотворена из бедра Юпитера. И только один человек равен ей в этом мире и находится на той же высоте – господин герцог Энгиенский, ее обожаемый брат!

– Но не может же она выйти замуж за своего брата!

– Если бы такое было возможно, Анна-Женевьева была бы совершенно счастлива. А вот что касается старичка Лонгвиля, то счастью жениться на Венере, снизошедшей к смертным, он обязан своему несметному богатству, преклонному возрасту и губернаторству в Нормандии, где обязан пребывать большую часть года. Во время его отсутствия супруга будет царить в Париже, скрашивая свое ожидание всевозможными балами и приемами.

Изабель пристально взглянула на брата.

– Неужели даром ясновидения наделило вас общение с «великими умами» в салоне госпожи де Рамбуйе? Если бы я не знала, что вам всего-навсего исполнилось четырнадцать, то подумала бы, что вам все двадцать пять, а то и тридцать. Как трезво и безжалостно вы рассуждаете! А мне-то казалось, что вы любите кузена и кузину!

– Во-первых, разделим их. Кузена, да, я люблю. И восхищаюсь в первую очередь его талантом полководца. Он будет одним из самых прославленных, и под его началом я надеюсь служить в будущем году. Во всяком случае, он обещал мне это. Он умеет командовать людьми, у него дар стратега, его посещают вдохновенные озарения. Служить под его началом – честь и удовольствие!

– Так вы решили стать военным?

– А кем еще?

– Вы могли бы стать… послом, дипломатом…

– Вы же знаете лучше всех, что военное поприще – единственное, которое меня достойно! Меня и имени, которое я ношу!

Изабель тут же вспомнила рассказ принцессы Шарлотты, который услышала несколько лет тому назад. Рассказ, как упала под мечом палача голова ее любимого брата – точно так же, как упала когда-то голова отца Изабель, о котором она так часто думала. Тогда Шарлотта де Конде и Элизабет де Бутвиль горько плакали в объятиях друг друга. А потом госпожа де Бутвиль поехала в Лувр, взяв с собой Франсуа. Мать и мальчик были в глубоком трауре. Приехав в королевский дворец, госпожа де Бутвиль попросила аудиенции, и ей ответили, что король прогуливается по галерее возле пруда вместе с кардиналом. Она отправилась прямо в галерею, опустилась в почтительном реверансе, положила руку на плечо сына и сказала:

– Сир! Я привезла вам последнего Монморанси, он перед вами. Делайте с ним, что пожелаете.

После этих слов она повернулась и ушла, оставив ребенка. И ребенок остался стоять, он не побежал вслед за матерью. Маленький мальчик, которому едва исполнилось пять лет, стоял и спокойно смотрел на двух взрослых мужчин, остановившихся перед ним. Людовик XIII невольно положил ему руку на голову, а кардинал сказал со вздохом:

– Мне более, чем когда-либо, прискорбно, что эта кровь пролилась понапрасну… Позаботимся же о том, в ком она еще течет…

Канцлер Сегье привез мальчика в карете в особняк де Бурбон-Конде и передал главе дома королевское письмо.

Последний мужской отпрыск Монморанси был отдан под официальную опеку господину принцу де Конде, супругу последней дамы Монморанси.

– Мне кажется, мы слишком далеко отклонились от того, с чего начали разговор, – внезапно заметила Изабель, желал прервать воцарившееся между ними молчание. – Так на чем мы остановились? Вспомнила! Вы сказали, что Анна-Женевьева, будь возможен такой выбор, предпочла бы своего брата любому другому жениху, но у брата другие предпочтения. Я правильно вас поняла?

– Это прелестная Марта дю Вижан, ради которой он так жаждал развестись, как только кардинал покинет земную юдоль? Мне кажется, он полюбил ее, потому что она всегда была неразлучна с нашей кузиной, они служили как бы отражениями друг друга. Конечно, нельзя отрицать, что она и сама очаровательна, и к тому же тоже блондинка! Тем легче перенести на нее любовь, которую испытываешь к сестре. Однако вспомните, как охладились отношения двух подруг, когда наша будущая герцогиня поняла, что брат стремится освободиться от ненавистного брака – и он продолжает быть ненавистным! – чтобы жениться на Марте! Будет забавно понаблюдать, что произойдет теперь, когда Анна-Женевьева будет свободна…