Данте, который видел Бога. «Божественная комедия» для всех - Франко Нембрини

Попытаемся понять, почему это так.

Не стоит забывать, что значительная часть четвертой песни посвящена великим мудрецам, тем, кто вознес к головокружительным высотам как знание о человечестве, мире и истине, так и понимание того, что есть человек, его разум и его желание. Это самые высокие и благородные умы. Так, для Данте «Энеида» Вергилия, судя по тому, как часто он цитирует ее в своем «Пире», представляет собой образ Вселенной, где полностью исследованы глубины человеческого существования; и тем не менее великий античный поэт недостоин спасения. Возникает вопрос: как соотносятся между собой проклятие, античная мудрость и вера? Может ли дисгармония между верой и мудростью привести к проклятию? Что Данте хотел сказать, создавая лимб? Это только приговор гениям античного мира или здесь кроется нечто другое? Утверждая, что все гении Античности недостойны спасения, не имеет ли Данте в виду всякого человека, а не только тех, кто посвятил себя познанию своего «я» и реальности? Не будем забывать, что Данте пишет в христианскую эпоху, главным образом для христиан: возможно, эти персонажи олицетворяют некий риск, ошибочный путь, по которому можем пойти и мы? Эта неспособность достичь равновесия между мудростью (или, лучше сказать, познанием) и верой может быть свойственна и нам, как и Данте? О чем взывают к нам обитатели лимба? Почему они тревожат нас, к какому шагу подвигают? Что лимб может сказать нашим современникам?

Чтобы ответить на все эти вопросы, необходимо взглянуть на «Божественную комедию» во всей ее полноте и сложности: поэма Данте — словно симфония, нельзя понять и насладиться ею, воспринимая ее отрывочно. Отдельные части не могут дать цельного представления. Нужно уловить все связи между ними, в соответствии с функцией, которую они выполняют. Поэтому мы должны рассматривать проблему спасения язычников, учитывая и другие случаи, описанные в поэме, особенно в «Рае». Итак, рассматривая «Божественную комедию» целиком, мы обнаруживаем, что существовала альтернатива проклятию, спасение было возможно, о чем свидетельствует присутствие Катона в чистилище, Траяна и Рифея (троянца, второстепенного персонажа «Энеиды») — в раю, ну и, конечно, обращение Стация. Естественно, возникает вопрос: «Как все это возможно? Великие мудрецы находятся в лимбе, а Рифей, казавшийся распоследним, оказывается в раю? Как Данте может объяснить подобный выбор?»

Чтобы понять таинственные причины возникновения лимба, остановимся на трех основополагающих моментах: вере, благой вести и мудрости. И увидим, насколько жизнь самого Данте связана с этим аспектом, казалось бы, не имеющим отношения ни к нему, ни к нам. Попытаемся понять, на какой культурный фундамент опирается Данте, а для этого необходимо погрузиться в мир Средневековья, понять специфику средневекового мышления, уже забытого в процессе исторического развития.

Начнем с первого из трех основополагающих факторов — с веры.

Напомню, мы уже вошли в ад, мы «полноправно» находимся среди тех, кто утратил «благо интеллекта». Добавлю только, что Вергилий не раз вспомнит о проклятии (пусть даже смягченном): не иметь возможности лицезреть Бога.

Вергилий несколько раз подтвердит свою виновность, определив ее как отсутствие веры; он говорит, что потерял небо, потому что не имел веры, потому что не воплощал трех богословских добродетелей; об этом стоит помнить, так как в самый неожиданный момент добродетели вновь предстанут перед нами.

Добавлю еще, что тот же Вергилий, говоря об Энее, называет его праведником, а не благочестивым. Вспомним песнь первую «Ада»: «Я был поэт и вверил песнопенью[74], / Как сын Анхиза отплыл на закат / От гордой Трои».

У Данте Эней — праведник, а не благочестивый, как принято было говорить об этом герое. Вспомним еще раз, что в трактате «Пир» Данте определяет милость, сострадание как расположенность души к любви, милосердию и другим «любвеобильным чувствам»[75]. Праведность же, справедливость — это добродетель, тот рациональный акт свободной воли, который повелевает нам «любить и действовать правильно во всех случаях»[76]. Мы привыкли воспринимать Энея как античный образ pietas (милости, благочестия); но для Данте — это не так, неужели его душа не была расположена к «любвеобильным чувствам»?

Следует подчеркнуть, что Данте очень суров, он недвусмысленно и категорически утверждает, что без веры спасение невозможно. Обратимся к девятнадцатой песни «Рая» (ст. 103–105): «Он начал вновь: „Сюда, в чертог небесный, / Не восходил не веривший в Христа / Ни ранее, ни позже казни крестной“». Ни ранее (и это очень важно!), ни позже Страстей, пришествия Христа! Даже святой Бернард, иллюстрируя Дантово расположение блаженных, составляющих пламенеющую розу вокруг Бога, проводит границу между теми, кто «пришествия Христова ожидал», и теми, «чьи на Христе пришедшем были взоры»:

[В той части розы, где все места уже заняты, находятся те, кто верил в Христа-искупителя, который однажды придет, чтобы спасти человечество, а там, где еще остаются свободные места, находятся те, кто обращал свой взор на уже пришедшего Христа.] Мы еще раз констатируем, что даже родившиеся до Христова пришествия могли достичь рая.

Добавим, что многие древние толкователи, к сожалению, не объясняя как и почему, говорили, что обитатели лимба наказаны за то, что не верили в будущее пришествие Христа. Попробуем проверить достоверность этой гипотезы, исходя из того, что древние экзегеты, скорее всего, знали или имели доступ к чему-то, что для них было легко объяснимым, а нам уже недоступно.

Чтобы понять логику Данте, необходимо вернуться к выяснению того, кто же среди античных представителей поэмы является примером правильного выбора веры, то есть выбора, достойного спасения. Мы уже упоминали Рифея (двадцатая песнь «Рая»). Для тех, кто не помнит: один из спутников Энея, троянец, персонаж Вергилия. В «Энеиде» ему посвящено всего несколько строк, которые сообщают нам, что он был вполне праведным человеком: «iustissimus unus» и «servantissimus aequi»[77]. Вергилий не сообщает о нем ничего иного. Нам неизвестно, что еще мог знать Данте о Рифее, но есть строфы, которыми Данте захотел нам его представить (песнь двадцатая «Рая»). Никто, разумеется, не ожидал обнаружить (персонаж незначительный и весьма непрописанный) язычника в раю, в обители праведных. Данте предвидит изумление и смятение читателя, это ясно из следующих строк: