Дзержинский. Кошмарный сон буржуазии - Иосиф Уншлихт

В купе, куда я вошел, сидели два товарища, видимо дежурные. Ответив на мое приветствие, они продолжали свою беседу, шутили, смеялись. А мне было не до шуток: ведь я вот-вот должен увидеть Дзержинского!

Хлопнула дверь, и в коридоре послышались быстрые шаги. В купе вошел товарищ с бородкой, с виду похожий на ученого. Зачесанные назад волосы, высокий лоб. И – мягкая улыбка. Одет скромно: защитного цвета рубашка, брюки, заправленные в сапоги. «Какой-нибудь специалист» – подумал я. Обращаясь к дежурным, он сказал:

– Я буду у себя.

– Кто это? – спросил я соседей.

– Как, вы не знаете? Это Дзержинский!

«Так вот он какой! – облегченно подумал я. – Обыкновенный, человечный и совсем не страшный».

Вскоре я был в кабинете Феликса Эдмундовича. Он вышел из-за стола, положил мне руку на плечо:

– О себе – ни слова, все знаю. Ближе к делу. Садитесь…

Вот тут-то я и узнал о цели моего вызова. Оказывается, мне подготовлено ответственное задание. На линии Омск-Челябинск и Петропавловск-Кокчетав сгрудилось много поездов, которые должны были вывозить из Сибири хлеб и другое продовольствие, чтобы спасти от голода население центра и Поволжья. А поезда стояли. Не было топлива. Железнодорожные пути занесены снегом и захламлены.

– Чтобы спасти положение, нужны чрезвычайные меры, – сказал Феликс Эдмундович. – Ликвидировать пробки на этой линии поручается вам. Вы будете действовать в качестве уполномоченного представителя Народного комиссариата путей сообщения.

Мне был вручен мандат, в котором говорилось, что «предъявителю сего предоставляется право принимать любые меры, необходимые для ударного вывоза в Европейскую Россию продовольственных грузов», и что неисполнение моих приказаний «влечет ответственность по всей строгости революционных законов».

Вручая этот мандат, Феликс Эдмундович сказал:

– Вы получили большие права, но у вас ничего не выйдет, если люди не поймут ваших прав, вашего задания, если они не осознают, что вся наша работа – в интересах народа, в интересах укрепления первого в мире государства рабочих и крестьян. Не отрывайтесь от людей. Опирайтесь на коллектив.

К месту работы я поехал окрыленный. Всю дорогу думал о том, как подробно, ясно и просто разъяснил Дзержинский способы выполнения стоящей передо мной задачи, как он тепло пожелал мне успехов в работе. Он сказал это таким тоном, так убежденно, как будто никакого сомнения в успехе не было.

Ряд товарищей с такими же заданиями Дзержинский направил на другие важнейшие железнодорожные участки… Так, в Томск и Красноярск был командирован член экспедиции Зимин, в Барнаул поехал комиссар округа путей сообщения Назаров, на Южно-Сибирскую линию – омский губернский комиссар Монастырский, в Енисейскую губернию – заместитель председателя Сибирского продовольственного комитета Богунский и другие. Каждого из них Феликс Эдмундович инструктировал лично.

Следуя указаниям наркома путей сообщения и председателя ВЧК, я приложил все свои силы и способности, чтобы выполнить его поручение. И мне это удалось сделать, хотя трудности порой казались непреодолимыми. Железнодорожные пути были расчищены, и подвижной состав был использован по назначению. При подведении итогов работы экспедиции Дзержинский одобрил наши действия, и это было лучшей для нас наградой.

В конце марта 1922 года снова неожиданность. Сибирское бюро ЦК РКП(б) получило телефонограмму за подписью Ф. Э. Дзержинского о моем срочном выезде в Москву. Опять недоумение, но теперь уже без боязни. Знал, коль вызывают, значит, надо для дела, значит, какое-то новое ответственное задание.

Предвидение сбылось. В Москве меня назначили управляющим делами Государственного политического управления (ГПУ). Мой отказ, ссылка на то, что мне, провинциальному работнику, не справиться со столь большими обязанностями в центральном аппарате, ни к чему не привели.

– Я вас знаю, – коротко ответил Феликс Эдмундович. – С управлением делами ГПУ справитесь. Только помните: от правильной и четкой постановки делопроизводства во многом зависит успех нашей работы. В органах ГПУ за каждым документом стоят живые люди, подчас решаются их судьбы. Поэтому в канцелярии должен быть абсолютный порядок и строгая система…

Пришлось, как и в Сибири, сидеть днями и ночами, пока не овладел и не наладил делопроизводство в столь важном и ответственном учреждении. А работа оказалась интересной, большой и разносторонней. Главное же – постоянное общение с легендарным революционером, «железным Феликсом». Успеху в работе способствовала царившая в аппарате ГПУ атмосфера строгой деловитости, здоровой дружбы и товарищества, спаянности коллектива, центром притяжения которого был председатель ГПУ.

Феликс Эдмундович всем своим поведением являл образец корректности, принципиальности и справедливости. Он никогда никого не называл на «ты», не кричал, не горячился. Принимая то или иное решение, тщательно взвешивал «за» и «против» и приходил всегда к верному, хотя на первый взгляд как будто и неожиданному, решению.

Помнится, в 1922 году Дзержинский объявил о сокращении штатов ГПУ. Для многих такое решение Феликса Эдмундовича было неожиданным. Посыпались возражения со ссылками на большой объем работы и на то, что сокращение штата вызовет волокиту, поскольку центр не сможет быстро отвечать на запросы с мест. Но у Дзержинского все было продумано заранее. Он сумел убедить сомневавшихся в полезности принимаемых мер.

– Сократив штаты, – говорил он, – мы избавимся от малоценных людей и сделаем наш аппарат более гибким и работоспособным. Вместе с тем мы сэкономим государственные средства для других неотложных целей. А чтобы не было волокиты, надо сократить до минимума бумажную переписку путем предоставления широких полномочий местным органам ГПУ.

Предложение Дзержинского коллегией ГПУ было принято и проведено в жизнь. Вскоре примеру ГПУ последовали другие ведомства. При Совнаркоме была создана даже специальная комиссия по пересмотру структуры всех ведомств СССР, председателем которой был назначен Ф. Э. Дзержинский.

Феликс Эдмундович как зеницу ока оберегал «свое детище» ВЧК-ОГПУ от ее недругов, от попыток свести на нет ее деятельность. В 1924 году после кончины В. И. Ленина троцкисты и зиновьевцы усилили нападки на партию и на важнейшие государственные органы. Особенно сильно ополчились они на боевой орган диктатуры пролетариата – ОГПУ. Возглавлявший тогда Народный комиссариат финансов троцкист Сокольников стал настойчиво добиваться сокращения сметы Объединенному государственному политическому управлению до таких размеров, что оно не в состоянии было бы выполнять свои функции. Узнав об этом, Дзержинский запротестовал самым решительным образом. Он обратился в Политбюро ЦК ВКП(б) с письмом, в котором с возмущением писал, что этот эксперимент Сокольникова может стать началом развала органа охраны пролетарской революции. В условиях, когда СССР подвергается натиску со стороны внутренних и внешних враждебных сил, сдача этой позиции означает разоружение Советского государства перед контрреволюцией.