Тот, кто ловит мотыльков - Елена Михалкова

Развалюха, где жил сторож, бросилась ей в глаза раньше, чем само кладбище. Кирпичный дом в одно окно, заросший плющом, притулился у входа, обозначенного ржавой аркой. Маша, подойдя, вежливо спросила в пространство, на месте ли хозяева, но ответа не получила. Климушкин то ли ушел, то ли не желал отвечать. Пес вел себя спокойно, и Маша двинулась за ним.

Она сразу убедилась, что сторож действительно ухаживает за могилами. Дорожки были расчищены. Маша ожидала увидеть повалившиеся кресты, но их не было вовсе. На могилах цвели бархатцы, их резкий горьковатый аромат плыл над кладбищем. Под ногами в траве покачивались поздние ягоды земляники, в воздухе вилась лесная мошкара.

Цыган вопросительно посмотрел на Машу. Еще один кусочек мяса перекочевал из пакета в ее кармане в его пасть.

– Подожди меня здесь, дружочек, – сказала Маша. – Я пока осмотрюсь.

Пес, потоптавшись, улегся в траву и зевнул. Маша неторопливо пошла по дорожке, выхватывая взглядом фамилии с надгробий.

Когда солнце коснулось макушек деревьев, она потерла воспалившиеся от усталости глаза и села прямо в траву рядом с дремавшим псом. Полтора часа она бродила, расширяя круги, и теперь с уверенностью могла сказать, что Марины Мякининой на кладбище нет.

«Это еще ни о чем не говорит. Родственники могли похоронить ее в другом месте».

Спросить бы у сторожа, но он так и не появился.

– Пойдем домой, Цыган.

Перед отъездом Татьяна познакомила Машу со всеми соседями. Маша записала их имена в тетрадку. Первым, выделенным в красную рамку, там стояло имя Полины Беломестовой.

– Она негласная староста Таволги, – сказала Татьяна. – А может быть, и гласная, я не знаю, как у них здесь дела обстоят.

– Ты здесь живешь уже год и не знаешь, как у них обстоят дела? – Маша насмешливо выделила «у них».

Татьяну это не смутило.

– Не хочу погружаться в хитросплетения их отношений. Во-первых, неинтересно. Во-вторых, начнешь – завязнешь в этой топи. Кто кого когда обидел, кто кому что остался должен… Нет, спасибо. У меня как-то сама собой выстроилась с ними дистанция. Меня это устраивает. Их, надеюсь, тоже. Вон дом Беломестовой, почти пришли. Подожди, докурю.

Маша посмотрела искоса на бывшую приятельницу. Татьяна выглядела спокойнее и увереннее, чем когда-либо. Прежние жалобные интонации, приглашавшие «Пожалей меня, раздели мои страдания», сменились медлительной, флегматичной манерой. Она снова курила, и курила много, перестала красить свои черные волосы, чтобы скрыть седину, носила заляпанный краской мужской комбинезон из магазина рыболовных принадлежностей, меньше говорила и больше смеялась.

– Не вздумай назвать ее Полей. Она Полина, Полина Ильинична.

Маша заверила, что не собиралась называть незнакомую женщину Полей.

– Даже если вы выпьете и она будет настаивать, – все равно не называй.

За этим предупреждением крылась какая-то загадка.

«Будет меня спаивать и требовать называть ее Полей», – думала Маша, идя к Беломестовой. Цыган проводил ее до перекрестка, но затем побежал к церкви привычным путем.

Вечерело, и запахи обострились. Ветер нес с собой дым: Тамара Пахомова топила баню. Пахло горькой травой и пылью. Сумерки лишали предметы привычных очертаний, и издалека дом Беломестовой был похож на хлебную горбушку с дырками, прогрызенными мышами.

Полина увидела Машу в окно и вышла встретить.

Это была моложавая, крепко сбитая женщина в спортивном костюме, с коротко стриженными густыми светлыми волосами, собранными в хвостик. Маша знала, что она вдова, что ей около пятидесяти и что не работает она по инвалидности. На ее вечно грязной «Ниве» с прицепом был кривовато прилеплен желтый знак с человечком в инвалидной коляске. Со стороны о нездоровье догадаться было невозможно. Под ее руками все цвело и зеленело. В теплицах вызревали огурцы с помидорами – в достаточном количестве, чтобы дальняя родня Беломестовой могла продавать их на рынке в Смоленске. Она держала кур и двух коз, таких же грязных, как ее машина, и раз в пару лет привозила в Таволгу бог знает где подобранного чахлого мужичонку. Мужичонка, пожив немного простой жизнью на свежем воздухе, либо набирался сил и сбегал, либо окончательно скисал – и тоже сбегал.

Беломестова, по словам Татьяны, была женщиной прямолинейной и довольно жесткой. Она не терпела алкоголиков, курильщиков, бездельников, дебоширов и «стрекулистов». Под определение стрекулиста попадал, например, предприниматель Аметистов. Их с Беломестовой связывала какая-то давняя история, которая привела к тому, что у Аметистова в Таволге появился злопамятный враг.

– Добрый вечер, Полина Ильинична.

– Здравствуй-здравствуй, Машенька. – Загорелое лицо Беломестовой осветилось приветливой улыбкой. – Что ж не заглядываешь, не рассказываешь, как дела. Скучно тебе у нас, наверное?

– Нет, что вы! Просто работы много. – Маша не стала уточнять, какой именно работы, потому что призрак непереведенных глав преследовал ее и здесь. – Полина Ильинична, я вас надолго не отвлеку…

– А чего ж, – удивилась Беломестова. – У меня дела переделаны, я как раз чаевничать собиралась. Пойдем, угощу тебя.

У жителей Таволги, похоже, было какое-то предубеждение против гостей в доме; вот и теперь Машу не провели внутрь, а посадили за самодельным столиком на улице, под липой. Было, однако, тихо и хорошо. На перилах крыльца трехцветная кошка дремала, подрагивая кончиком хвоста. У вазочки с вареньем сидела поздняя муха, молчаливая и сосредоточенная, как самурай, собирающийся сделать сеппуку.

Беломестова принесла чайник, поставила перед Машей стакан в мельхиоровом подстаканнике, а себе большую белую чашку с нарисованным петухом.

– Печенье наше, местное, свежее. Угощайся, не стесняйся. Вы, молоденькие, все, поди, на диетах сидите.

Беломестова держалась приветливо, может быть, даже с несколько искусственной любезностью, однако Машу не оставляло ощущение, что ее внимательно изучают. Напевности и некоторой умильности речи противоречил испытующий, проницательный взгляд Беломестовой.

Поначалу Маша собиралась притвориться, будто зашла перекинуться со старостой парой слов, спросить ее совета о курах и лишь затем перейти к тому, что ее волновало. Но сейчас, видя, что за ней наблюдают, она передумала. Сама того не зная, Маша последовала рабочей тактике собственного мужа: пошла напролом.

– Полина Ильинична, я искала могилу Марины Мякининой. Где ее похоронили?

Беломестова едва не уронила чашку.

– Марины? Ох… Зачем?!

– Колыванов, кажется, спутал меня с ней, – спокойно ответила Маша. – Он называет меня Маришей. Тамара Михайловна сказала, что так звали Мякинину, и еще добавила, что Марина всего год как умерла. Я прогулялась до кладбища, но ее могилы там нет. Меня это удивило.