Обрученные с Севером. По следам «Двух капитанов» - Роман Буйнов

Мечтательно отождествляя себя с членами экспедиции Брусилова, возвращался я в базовый лагерь. Даже начинающийся туман не нарушал моего романтического настроения. Откровенно наслаждаясь этими мгновениями внутреннего покоя, я остановился и шмаркнул ботинком подмерзший фирн. Хрустит‑то как!

Уже на подходе к лагерю я увидел поднимающийся с площадки вертолет: это вернулись с воздушной разведки командир и доктор Майоров. Улыбаясь своим мыслям, откидываю полог кухонной палатки.

— Ты получил «добро» на поиски в районе мыса, а не по ледникам скакать в одиночку! Это залет! — брызнуло давно подзабытой армией. Сделав суровое «десантное» лицо, Олег уперся в «изучение» документов.

Сюда же было приперчено еще несколько очень емких, но не слишком лестных любезностей, но в книгах столь емкий лексикон неприемлем. Я опешил от неожиданности и откровенно не очень понимал, в чем обвиняюсь. Сначала попытался как‑то объясниться, но командир не захотел ничего больше слушать. Разговор был закончен. Молчали до следующего утра. Каждому было что сказать, но слова почему‑то не слетали с языка. Ну, вроде какой криминал? Все опасные места и трещины на переходе изучены и хорошо знакомы. К тому же простая арифметика: около двух часов пути на северо–запад до конца мыса Ниля плюс минимум два–три часа на обследование, которое, кстати, можно провести в любую погоду, когда в лагере уже кто‑то есть. Итого в лучшем случае уйдет полдня. И хотя ситуация с белыми медведями в эту экспедицию была крайне благоприятная, оставлять базу так надолго все же не стоило. А тут я уложился всего в три часа. Это понимал и командир, но, кроме всего прочего, ему приходится нести ответственность за жизнь и здоровье каждого участника экспедиции, пусть даже все взрослые и многоопытные люди. В общем, получилось не совсем хорошо. Мое глупое мальчишество привело к неприятной напряженности, которую теперь надо было как‑то снимать. Ну, да ладно, утро вечера мудренее!

2 августа 2010 года.

03:15. Ночная вахта. Ветер стихает, крупными ватными хлопьями пошел снег. Настроение паршивое. На душе кислый коктейль из обиды и чувства вины. Я вышел из палатки. За спиной со скалы посыпались камни, и палец инстинктивно упал на курок карабина Пытаюсь приглядеться — не видно ни зги. Обойдя широким кругом вокруг лагеря и удостоверившись, что это всего лишь камнепад, вернулся на кухню. Скверно!

К восьми часам утренний снег закончился так же внезапно, как и начался, наступила ясная и почти что солнечная погода. Умывшись и размявшись, я как бы невзначай заглянул в кают–компанию: командир «сурово корпел над документами».

— Доброе утро! — с надеждой поздоровался я, услышав в ответ невнятное «угу».

— Ну, ладно тебе, Олег, с праздником! Сегодня же день ВДВ!

— Вот только поэтому‑то и амнистия! — морщины на лбу командира разгладились, а у меня полегчало на сердце.

Операторы отправились на вертолете доснимать окрестности для фильма, а нас попутно забросили прочесывать очередной безымянный клочок земли по направлению к мысу Краутера.

Это сказочно живописное место, раскинувшееся на нескольких зеленых, поросших густым мхом террасах. То тут, то там нарядными островками пестрели маленькие колокольца полярных каменоломок. С запада и востока этот уютный оазис ограничен ледниками, а с севера — неприступными скалами. Местами каменные хребты спускались в самое море и торчали из воды черными спинами причудливых животных. Здесь было много окаменевшего дерева, валяющегося буквально повсюду. Трудно даже себе представить, что когда‑то в этих местах рос гигантский лес, по которому бродили экзотические звери, сокрушая окрестное побережье своим воинственным ревом. Отказаться от сувениров природы, над которыми она трудилась миллионы лет, не было сил, и без того нелегкий рюкзак постепенно начал оттягивать плечи.

В течение всего дня метр за метром мы исследовали базальтовые нагромождения, однако следов группы Максимова так и не обнаружили. Да и не мудрено — при ближайшем рассмотрении западный ледник, который мы преодолели на вертолете и отделяющий нас теперь от «бухты Смиренникова», даже на вид был страшен. Все его изорванное тело не обещало ничего жизнеутверждающего всем ступившим ему на спину. Но проблема была даже не в этом. Там, где заканчивались разломы глетчера, начинался крутой откос, покрытый свежим, гладким, как каток, льдом, отбрасывающим на солнце слепящие блики. А вот это уже настоящая проблема.

— Лень, скажи мне как художник художнику: реально им было здесь пройти?

— Если сто лет назад ледник был такой же — однозначно нет, — опытный спасатель и альпинист даже не задумался над ответом, — а он ведь мог быть и еще хуже.

— Ну, а ты на их месте без снаряжения пошел бы? — я решил добить эту тему до конца. Леня помрачнел:

— Понимаешь, если выбирать между голодной смертью на голых камнях, без всякой надежды на помощь и этим ледником, пришлось бы пойти Только… ничего хорошего из этого все равно бы не вышло. Шансов — один из ста. Практически это верная смерть!

Да уж, выбор не богат. Неужели они выбрали «один из ста»? Или…

— А может быть, все же надежда на помощь, — продолжил я свою мысль вслух.

Но этот вопрос лучше было задать соседним скалам — они‑то уж знают наверняка.

По всему получается так, что реально попасть на этот мысок можно только с восточной стороны, обойдя ледник сверху. Но тогда возникает вопрос, а зачем? С купола уже хорошо видны скалы Полосатые и мыс Краутера, а там и до мыса Гранта рукой подать. Тратить драгоценное время на лишнюю остановку не имело смысла.

Видимо, не учитывая ситуацию с ледниками, а он и не мог с воды и объективно оценить их поверхность, Альбанов крайне мало дал времени своим спутникам для достижения мыса Гранта. Хотя в том, что кто‑нибудь из них вообще туда дошел, теперь для участников нашей экспедиции более чем сомнительно. Так где же искать? Неужели, кроме Павла Смиренникова, никого из этой четверки больше не суждено найти? Но ведь в Москве даже самые отъявленные наши оптимисты отпускали не более пяти процентов на то, что вообще что‑либо удастся обнаружить! «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» И это не пафос Это есть суть психологии странных людей, позабросивших личное и отправившихся на край света, чтобы вернуть для себя маленький кусочек позабытой истории.

Вечером, когда все группы вернулись в базовый лагерь, экспедиция в полном составе расселась смотреть отснятый за сегодня материал, пытаясь найти хоть малейшую зацепку для дальнейшего направления поиска.

3 августа 2010 года.

06:20. Репортажи о работе нашей экспедиции ежедневно передавались по спутниковому телефону на Большую Землю, где они выкладывались в Интернете. Неравнодушные к этой теме пользователи нередко сетовали на то, что практически нет никаких бытовых подробностей нашей экспедиции. Ну что же, извольте–с!

Начнем с устройства нашего лагеря. Основная спальная палатка размерами пять на три метра из войлока с четырьмя оконцами и прорезиненным тентом была установлена в первый же день нашего пребывания на острове, хотя и с большим трудом — мешал штормовой ветер. В установке палатки не участвовала только наша специализированная охрана — ньюфаундленд Арни. Не понимая, над чем бьются одиннадцать взрослых бородатых мужиков, он удобно устроился между рюкзаками и с сомнением взирал на все наши потуги. Забивать в вечную мерзлоту колья — занятие неблагодарное и практически неосуществимое, поэтому растяжки тента мы крепили к большим многотонным валунам, в которых сверлили отверстия для дюбелей. Там, где валунов не было, собирали по два–три картофельных мешка более мелких камней и связывали их вместе. Потом всю «юбку» тента завалили крупными валунами в два слоя. Установка этой палатки заняла у нас около шести часов. Мы даже не попытались переждать, когда, наконец, утихнет шторм. Судя по тому, как разгулялась стихия, думали, что уже никогда. Временами казалось, что поставить такую махину на этом ветру не получится и придется неопределенное количество времени ждать, когда утихнет шторм. Печь установили без особых проблем, правда, защитный грибок сверху трубы почти сразу снесло ветром, и больше его никто не надевал. Внутри палатки установили ящики со снаряжением, провизией и личными вещами. Их размер специально был продуман из расчета того, что два ящика,, поставленные рядом, дают одно спальное место. Основных ящиков было двадцать, итого получалось десять спальных мест, потому что еще в Москве предполагалось круглосуточное дежурство минимум одного вахтенного. Сверху импровизированные койки покрывались полиуретановыми ковриками, на которые затем стелили спальные мешки.