Обычные люди - Евгения Овчинникова

Я открыла глаза, повернулась к ней. Она протягивала мне половину бейгла.

Я взяла его, рассмеялась:

— Откуда он у тебя?

— Купила вчера по акции.

Новый Орлеан под нами закончился. Начались поля и болота. Вертолет летел низко над землей и держался трассы, вдоль которой тянулась ниточка желтых огней.

Сначала мы молчали, захваченные зрелищем, но с каждой минутой темнело все быстрее, темнота здесь была липкая, обволакивающая, и скоро вокруг осталась только чернота с красной линией вдоль горизонта на западе и крапинами звезд наверху. Я смотрела в небо, разыскивая знакомые звезды. Мира тоже затихла, потом повозилась и достала свой ноутбук. Ее лицо осветило бело-голубым светом экрана. Она защелкала по клавишам, а потом сказала будто сама себе:

— О, да тут есть вайфай. Защищенный канал.

Потом нашла под креслом розетку, в которую воткнула зарядку ноутбука. Экран стал ярче, освещая нашу кабину-яйцо и наверняка делая нас видимыми с земли и с других вертолетов, если бы они были. Но вокруг оставалась чернота с изредка выплывающими огнями ферм и крошечных поселков трейлерной бедноты.

Я включила телефон. Заряд еще оставался, довольно много. Подумала несколько секунд и подключила вайфай. Все равно они знают, что мы сбежали. И пока вертолет не отлетел далеко от Нового Орлеана, есть время запутать их.

Мамина и папина учетки в «Скайпе» светились зеленым. Но я набрала маму на «Фейс-тайме». Телефон вызывал ее на связь, издавая трели. Я видела свое изображение на экране в свете ноутбука Миры.

Мама ответила не сразу, на втором звонке. Телефон звякнул, и ее встревоженное лицо появилось на экране.

— Нина! Где ты? Все в порядке?

Я не знала, как ответить на эти вопросы, и сначала молчала, разглядывая маму и картину на стене у нее за спиной — сполохи красной и оранжевой красок. Потом в кадр ворвалось папино лицо, тоже усталое и озабоченное.

— Нина, где ты?

— Я… Сложно сказать. Мы летим из одного города в другой. На вертолете Банка Четырех.

— С тобой все в порядке? Мы хотели…

— Расскажите мне, что вы тогда сделали, — перебила я его. Сейчас было совершенно неважно, что они хотели.

Они замолчали. Вопрос их не удивил, а, как мне показалось, расстроил.

— Нина…

— Говорите.

Мама вздохнула.

— Я расскажу, но тебе надо помнить, что ты наша дочь. Без…

— Говорите, — устало повторила я.

Они переглянулись.

— Я училась на четвертом курсе. Было начало нулевых. Мы с папой пошли на квартирник к одному знакомому. Обычная вечеринка в обычной коммуналке, куда приходят без приглашения. Музыка, заумные разговоры…

— Мам, давай ближе к делу, — попросила я.

Мира покосилась в мою сторону, но ничего не сказала и продолжила щелкать клавишами.

— Там было много моих знакомых по универу, и знакомые знакомых, все занимались чем-то интересным, некоторые просто сумасшедшие… И был один человек, который рассказывал, что он делает искусственную утробу для вынашивания детей. Звучало это поначалу безумно, тем более что все подвыпили. Кто это услышал — обсмеяли его, ну и он сразу свернул тему. Но я запомнила его. И однажды мы столкнулись на конференции по трансфузии плаценты. Я тогда изучала влияние туберкулеза на вынашивание детей. Влияние это огромное, в России до сих пор женщинам с туберкулезом рожать запрещено, а в женских консультациях сразу…

— Мам!

Она тряхнула головой.

— Мы разговорились. Он рассказал больше о проекте, он назывался «Божена», как и девочка, которую… увезли. Они получали хорошее финансирование, в отличие от нас: мы тогда перебивались копеечными грантами, а у них был инвестор. Он не казался сумасшедшим. Он рассказал, что у них проблемы с получением здорового биоматериала, потому что официально платить за него они не могут по закону, а приличные люди материал давать не хотят, и это неудивительно. В общем, слово за слово, я пообещала ему дать свой биоматериал. И уговорила Пашу, то есть папу, тоже дать. Потом рассказала некоторым друзьям, попросила их пожертвовать. Нам было по двадцать лет, отдать биоматериал было, скажем так, не жалко. Тем более что мы не знали, что все так обернется…

Она замолчала и потерла щеку. Папа не отрываясь смотрел на меня, в глазах у него были и сочувствие, и тревога. Я отчетливо почувствовала, что он хочет все поправить. Вернуться на двадцать лет назад, отменить квартирник и то, что он сдал свой «биоматериал».

— Вообще-то я ни на что не рассчитывала, у них не было отлаженной технологии, и мы отдавали биоматериал, не особо задумываясь, просто хотели помочь хорошему парню.

— Хотели помочь парню, а получили меня?

— Да. Мы не ожидали…

— И что случилось? Через девять месяцев вам принесли сверток?

Мама нахмурилась. Она рассказывала спокойно, но я видела, что она тревожится, как я на это отреагирую. Я нечасто видела ее такой, поэтому в мозгу загорелась покрытая пылью лампочка «Мама беспокоится».

— Почти. Через полтора года он позвонил мне и попросил срочно встретиться. Я думала, хочет еще яйцеклетку или чтобы я снова поговорила со знакомыми.

Но он назначил встречу рано утром, в семь часов, на входе на «Чернышевскую». Я говорила, что не приду, не встаю в такую рань. Но… в общем, в итоге пришла.

— Он принес меня?

— Да. Это был самый необычный день в моей жизни, точно говорю. Он стоял у входа, отвернулся от ветра, спиной закрывал тебя.

— Что произошло? Почему так?

Мама пожала плечами.

— Не знаю. Но выглядел он ужасно. Ты была завернута в простыню, а сверху он замотал тебя курткой.

— Что он сказал?

— Да ничего. Я ничего не стала спрашивать, по его виду было понятно: что-то случилось. И я не полезла с вопросами. Он сказал, во сколько ты родилась и что тебя надо срочно покормить. Сунул мне кулек и ушел в метро.

— А ты?

— А я принесла тебя домой.

— Почему в документах указано, что я родилась в Гатчине?

— Надо было как-то тебя оформить. Моя подруга работала в гатчинском роддоме.

— Сколько нас всего?

— Я точно знаю о двенадцати, включая тебя. Но, скорее всего, было больше. Я не интересовалась.

— Как оказалось, что многие из вас сейчас в Сан-Франциско?

— Нет ничего удивительного, — ответил папа за маму. — Это один круг общения. Так часто бывает.

Я молчала и смотрела на родителей на экране телефона. Они сдержанно вздыхали.

— И что сейчас происходит? За нами гоняются люди, похожие на фэбээровцев.