Капсула для копирайтера - Антон Бильжо

Герман сглотнул, погружаясь в знакомую пучину:

– Я ничего такого не помню.

– Курите?

– Не очень.

– Что значит «не очень»? Курите или нет?

– Покуриваю.

Потер веки.

– У вас голова болит?

– Нет.

– А в чем дело?

– Ни в чем.

– Вы пьете алкоголь?

– Редко.

Она стала быстро писать что-то в бланке.

– Вам нужно срочно менять образ жизни. Я выпишу некоторые лекарства. Их придется принимать пожизненно.

– Пожизненно?

– Не курить, не пить, не есть жирного, соблюдать режим…

– Конечно.

– Вы зря улыбаетесь. У вас подозрение на ишемию.

– Это еще что такое?

Несмотря ни на что, Герман держался молотком.

– С сосудами связано. Сделайте электроэнцефалограмму. Поэтому и голова болит. Головокружения бывают?

– Нет.

– Провалы в памяти? Мозг хорошо работает?

– Очень.

– Вы часто волнуетесь?

– Нет.

– Ведете подвижный образ жизни?

– Да. То есть нет.

– Веки красные. Похоже на блефарит.

– Что?

– Воспаление ресничных фолликулов под воздействием кожных бактерий. Ничего страшного, но лечиться надо.

– Может быть, хватит?

– Где вы работаете?

Нет, Герман не мог бы с ней жить. В ней не было чувства юмора! Нижняя часть ее тела уже сейчас тяжеловата, круп скоро станет массивным, появятся живот и жирные, дряблые плечи.

– В рекламном агентстве.

– Это связано со стрессом?

– Все связано со стрессом.

– Стресса придется избегать. Следующего инфаркта вы не переживете.

Уже выйдя в коридор, Герман увидел обгоревшего пилота с аппаратом «Грани», присоединенным к порталам тела. Несколько санитаров бегом везли тележку в реанимацию.

– Ну что? – спросил Петр, когда Герман уселся в его лазурный кабриолет Maserati, ждавший на стоянке перед клиникой.

– Все нормально. – Пророк раздраженно сунул ему бумаги. – Был инфаркт.

Магнитский несколько минут изучал кардиограму, потом долго вчитывался в показания.

– М-да… – задумчиво сказал он.

– Что значит, «м-да»?! – стал заводиться Герман. – Я чувствую себя отлично!

Петр плавно тронулся с места, продолжая разговаривать как будто с самим собой:

– Неужели это во время полета произошло?

– Раньше.

– Хм…

Герман всматривался в его непроницаемый профиль. Петр как будто сдулся. В нем уже не было никакого азарта.

– Останови, пожалуйста, – попросил Герман.

Магнитский послушно притормозил, чуть-чуть не доехав до ворот. Повернул голову и расслабил лицо, приготовившись слушать.

– Что это значит? – повторил Герман. – Я хочу знать, что это значит! Вы же не думали, что я буду абсолютно здоровым, когда делали мне это предложение?

– Нет, не думали, но… – замялся Магнитский, подбирая слова. – Полет – это большая нагрузка. Мы должны быть уверены, что тело не откажет…

– Я чувствую себя отлично! – Герман, сжав зубы, несколько раз со всей силы саданул кулаком по центральной консоли. – Отлично. Отлично. Отлично.

– Хорошо. – Магнитский незаметно выдохнул и снова тихонько тронулся. – То есть мы ничего не отменяем?

– Еще бы вы отменили! Ничего. Время тоже нельзя переносить. Все в порядке. Тринадцатого октября.

Петр исподтишка глянул на Германа, но Герман засек этот взгляд. Надо было внушить ему уверенность.

– Я же говорю, все будет хорошо, – хладнокровно произнес Пророк.

– Вы уверены, что вас отпустят на работе?

– Я уже взял обходной лист…

– Уволились?

– Пока нет, но планирую сегодня.

Какое-то время они ехали молча по сталинским проспектам Воробьевых гор. Шикарные правительственные дачи. Тишина и порядок. Интеллектуальная подвеска съедала неровности дороги. Герман утопал в роскошной коже из итальянских дубилен, поглаживал лакированное бразильское дерево, слушал великолепный хор мощного двигателя из выхлопной системы и четырех труб – знаменитый оперный голос Maserati GranCabrio.

– Мне нужны деньги, – спокойно сказал он. – Чтобы довести все до конца.

– Найдем, – тихо произнес Петр.

Роджер был на встрече, поэтому, сидя на розовом диванчике в его кабинете, Герман листал альбом прерафаэлитов. Наконец-то появилась секунда почитать. Вероятно, книгу придется оставить в агентстве, так что сейчас самое время.

Потрясающей оказалась история Джейн Берден, той самой натурщицы, на которую, с одной стороны, была похожа врач из кабинета кардиологии, с другой – Катрин, жена Германа.

В книге рассказывалось, что необразованная дочь конюха однажды случайно встретила на улице группу художников, которые были сражены ее красотой. Вскоре Берден вышла за прерафаэлита Уильяма Морриса и стала любовницей прерафаэлита Данте Габриэля Россетти. Последний писал ее в образе Прозерпины, богини подземного царства, которая полгода проводит среди живых и полгода – в долине смерти, у супруга Плутона, дававшего ей в качестве напоминания о себе зернышко граната. На одной из репродукций Берден была изображена с гранатом. Увы, Россетти знал, что натурщицу придется вернуть Моррису.

В свою очередь, Моррис писал Берден в образе королевы Гвиневры, жены легендарного короля Артура, изменившей ему с Ланселотом, одним из рыцарей Круглого стола.

На третьей репродукции Берден кисти Россетти представала Астартой Сирийской, символом любви и власти, куртизанкой богов, приносившей горе своим многочисленным любовникам.

А вот она же держит Святой Грааль.

Герман знал, что в очередной раз сможет простить Катрин. Сейчас ему больше всего на свете хотелось поговорить с ней, рассказать о том, что с ним происходит.

– Ты увольняешься? – В кабинет вбежала Жульетта, показавшаяся вначале радостной.

Однако, присмотревшись, Герман понял, что она просто не может правильно канализировать свои эмоции.

– Ну да.

– Куда-то конкретно?