Сын каторжника - Александр Дюма

Но, как ни велико было ее мужество, задача эта оказалась ей не под силу: поддерживаемая ею голова мужчины выскальзывала у нее из рук и безжизненно падала на землю. Мадлен сочла, что он мертв, и от этой мысли ее охватил неодолимый ужас; ей захотелось убежать, но ноги не слушались ее и подгибались; теперь она сама захотела позвать кого-нибудь на помощь, но голос замер у нее в груди; ей удалось издать лишь какой-то нечленораздельный и хриплый звук, и, лишившись чувств, она упала на землю рядом с этим человеком.

Но каким бы слабым ни был ее крик о помощи, его услышали.

На вершине скалы, возвышавшейся почти на двенадцать футов над местом этого происшествия, появился человек; не раздумывая ни секунды, он бросился к Мадлен и одним прыжком, позволявшим предположить необыкновенную мощь его мускулов, достиг ее.

Даже находясь в полуобморочном состоянии, Мадлен безошибочно узнала в человеке, столь неожиданно и быстро пришедшем ей на помощь, сына г-на Кумба; беспорядочность мыслей и чувств не помешала ей ясно увидеть по тревоге и нежности на лице Мариуса, что молитве, с которой он обращался к Всевышнему в приделе церкви Ла-Мажор, Господь так и не внял.

С невыразимой улыбкой она протянула к Мариусу руки.

— Мадемуазель, мадемуазель, вы не ранены? — вскричал бледный и встревоженный Мариус и жадно схватил протянутые к нему руки.

Мадлен, еще вся во власти сильных переживаний, не могла вымолвить ни слова в ответ; она отрицательно покачала головой и жестом указала на человека, без признаков жизни лежавшего в двух шагах от нее.

Внешний вид этого человека был таким отталкивающим, что Мариус, не сумев сдержать овладевшее им чувство омерзения, обхватил Мадлен руками и отодвинул ее от незнакомца.

— Во имя Неба, подойдите к нему, — прошептала девушка, — я смогу обойтись без вашей помощи, но он, кажется, умирает.

Просьба Мадлен была для Мариуса приказом.

Он подошел к бедняге, распахнул блузу, служившую тому и рубашкой и курткой, положил свою руку ему на грудь и убедился, что его сердце еще бьется.

Затем он погрузил свою шляпу в одну из ближайших узких лагун и плеснул в лицо незнакомцу несколько капель воды.

Ее свежесть придала мертвенно-бледным щекам лежавшего без сознания человека немного краски; он приоткрыл рот и протяжно, с усилием вздохнул.

— Дайте ему понюхать эту соль, — сказала Мадлен, подойдя ближе и протягивая Мариусу флакон.

Под действием возбуждающего средства несчастный пришел в себя; взгляд его до этого тусклых глаз, неподвижно смотревших в одну точку, прояснился, ожил и, к большому удивлению двух молодых людей, остановился на них с весьма заметным выражением тревожного опасения; после этого незнакомец оглядел все окрестности, чтобы убедиться, нет ли здесь еще каких-нибудь свидетелей.

Мариусу и Мадлен теперь представилась возможность лучше рассмотреть этого человека: он был из числа тех, чей возраст определить не предоставляется возможным, настолько явно несут их лица отпечаток всех низменных страстей. Его запавшие глаза, сильно покрасневшие от чрезмерного употребления алкоголя и оттененные густыми седеющими бровями, свидетельствовали о жестокости, что подтверждалось и тем, какими напряженными были уголки его губ; глубокие морщины бороздили его щеки, наполовину скрытые длинной и взъерошенной бородой; лоб был сильно приплюснут, коротко остриженные волосы ясно обрисовывали его контур, так что верхняя часть лица в сочетании с развитыми челюстными костями окончательно придавали незнакомцу звериный облик.

Как только сочувствие, которое внушал этот человек, рассеялось, он стал казаться страшным.

— Бедный человек! — промолвила Мадлен, стараясь подавить отвращение к нему. — Что же с вами произошло?

— Эх, черт побери! — воскликнул незнакомец, даже и не думая выразить признательность собеседнице и глядя на нее с чрезвычайной наглостью. — Если вы хотите, чтобы я заговорил, надо сначала промочить мне говорилку.

— Что он говорит? — спросила Мадлен.

Мариус был не более терпелив, чем обычно бывают его земляки, но, поскольку в течение целых двух минут он видел, как осуществляется то, о чем не осмеливался и мечтать, и ощущал руку Мадлен в своей руке, — все, что у него еще осталось от терпения, теперь сократилось вдвое.

— Да будет вам известно, — воскликнул он, — что, если вы намерены продолжать в таком духе, я вас брошу в эту яму, где вы, хотя и найдете, чем напиться, рискуете пойти на съедение лангустам!

Мадлен удержала молодого человека за руку, которую тот уже поднял, как будто намереваясь немедленно привести угрозу в исполнение. В то же время она бросила на него умоляющий взгляд.

Мужчина попытался приподняться, чтобы противостоять своему противнику, но, сделав довольно резкое движение, он задел поврежденную часть тела и вскрикнул от боли.

Сердце Мариуса тронула жалость; одновременно осознание незнакомцем своего плачевного положения одержало верх над проявленными им злобными поползновениями.

— Э, Бог мой, — сказал он, — да вовсе не с целью, чтобы оскорбить эту хорошенькую даму, я попросил у нее немного вина или водки, чтобы освежить рот после того, как сейчас кувыркнулся! Представь себе, мой славный малый, что я вздремнул на вершине скалы, которая перед нами; и видел я но сне приятные вещи: мне казалось, что добрый Господь поручил мне отделать палкой всех на свете; и вот я бил, бил, черт побери, до тех пор, пока кожа на христианских спинах не превратилась в сплошную кашу! Я бил во сне так сильно, черт возьми, что дернулся на своем тюфяке из тесаных камней, и внезапно мне почудилось, что на моей пояснице сошлись каторжные хлысты со всех концов света: это я упал сверху на то место, где вы меня нашли и где все еще видите.

— Да, странное местечко вы себе выбрали, чтобы лечь спать! — заметил Мариус.

— Ну, я был уверен, что здесь меня никто не побеспокоит, — ответил незнакомец, подмигивая Мариусу (это могло быть условным знаком, однако молодой человек его не понял), и продолжил: — После всего, что случилось, я не отстаиваю свою спальню и признаю, что с такой цепочкой, как у вас под ручкой, ваша спальня должна вам казаться чертовски приятнее, чем моя.

Мадлен и Мариус одновременно покраснели. С того мгновения, как сын Милетты пригрозил незнакомцу, девушка, схватив его руку, не выпускала ее из своей; услышав такую странную и грубую речь, она еще сильнее прижалась к своему защитнику, прикоснулась к нему грудью и опустила голову ему на плечо; внезапно они отодвинулись друг от друга.

— Черт возьми! — воскликнул пострадавший, заметив эту пантомимную сцену. — Видно, слово цел очка вызывает у пас страх? И вправду, для такой старой обезьяны, как я, это была дурацкая ужимка; ведь если бы вы были женаты, вы бы не прогуливались наедине по холмам. Но, будьте покойны, — добавил он с громким ироничным смешком, — я не имею права быть суровым, о какой бы контрабанде ни шла речь.