Влюбленная пленница - Дорин Оуэнс Малек

Малик схватил девушку за руку.

– Да нет же! Цена была превосходна! Я просто не мог позволить ему раздеть тебя, словно проститутку! А он требовал именно этого!

– Почему же? Ты хочешь сделать это сам? – не могла успокоиться Эми.

Внезапно оба осознали сказанное. Повисло тяжелое молчание. Положение оказалось в высшей степени неловким: слишком многое из того, что оба чувствовали, внезапно оказалось обнаженным.

Эми пришла в себя первой.

– Ты делаешь мне больно! – пожаловалась она, пытаясь освободить руку, которую изо всех сил сжал Малик.

Он не пошевелился.

– Мне больно! – повторила девушка. – Отпусти! Пальцы медленно разжались, и Эми принялась тереть запястье.

– Возвращайся в лагерь и будь в моей палатке, – коротко скомандовал Малик, глядя в сторону.

– Разве ты не хочешь накинуть мне на шею петлю и отвести меня туда на веревке? – Эми старалась сохранить свой прежний издевательский тон, но искренности в нем уже не было. Она явно была поражена: даже побледнела.

– Солнце садится. Если ты хочешь провести еще одну ночь в лесу вместе с волками, оставайся со мной. Я не пойду в лагерь.

– Почему? Потому что ты уже получил за меня деньги?

– Потому что ты невыносима, и я не могу и не хочу больше тебя видеть.

Снова наступило долгое молчание. Эми выпрямилась, глядя прямо в лицо Малику. Подбородок ее дрожал.

– Я ненавижу тебя! – прошипела она со слезами на глазах.

– Это твои проблемы, – спокойно ответил Малик.

По щеке девушки скатилась слезинка, и она раздраженно смахнула ее. Потом повернулась и пошла прочь. Когда она скрылась за деревьями, Малик сел и закрыл лицо руками.

Нельзя позволять себе никаких чувств! Сейчас не время для этого! Сказать, что сейчас есть гораздо более важные вещи – значит, не сказать ничего: судьба его страны висит на волоске, а он пререкается с этой американской девчонкой, которая умудрилась уже доставить ему больше хлопот, чем все женщины, с которыми он имел дело раньше.

Он рискует делом своей жизни, не говоря уж о том, что выставляет себя в самом нелепом виде.

Но странно – это все казалось неважным. Он в ловушке и понимает это! Через три недели она уедет отсюда, и он никогда больше не увидит ее, но сейчас – пока она здесь – он не может находиться вдали от нее!

Малик встал и начал мерить шагами поляну, нервно ероша рукой волосы. Он должен, должен заставить себя держаться от нее в стороне! Их соглашение с Калид-шахом не коснулось некоторых вопросов, но они подразумевались; один из них – то, что Эми должна покинуть лагерь такой же, какой и вошла в него.

То, что произошло между ними, не могло пройти без последствий, но он не может пальцем к ней прикоснуться, как бы он не хотел этого, и как бы она сама не мечтала об этом. Теперь это уже не просто задача сохранить ее девственность для невольничьего рынка; теперь это вопрос чести. Его чести.

Он не может обмануть пашу Бурсы, который рисковал своей жизнью и жизнью своей семьи, чтобы помочь революционерам.

Малик прикрыл глаза. Почему же так трудно противостоять ее обаянию? Дело не просто в том, что девушка сама желает его, даже если ее неопытность путает и обманывает ее, и она не осознает своих чувств. И гнев ее, и негодование, такие искренние вначале, теперь стали просто формой защиты; сквозь них даже ему были прекрасно видны ее истинные настроения. Но он не имел права воспользоваться моментом, даже несмотря на то, что прекрасно понимал, что он может больше и не повториться.

Скоро она вернется к своей привычной жизни и забудет о его существовании.

Мысль эта оказалась невыносимой. Малик поймал себя на том, что изо всех сил сжал кулаки, пытаясь успокоиться.

Он прекратил шагать и посмотрел на заходящее солнце. Анвар будет разыскивать его, чтобы обсудить дальнейшие действия: необходимо проникнуть в армянское поселение. Когда отряды султана на заре подойдут к нему, повстанцы будут их ждать с оружием в руках.

Эми проснулась от тишины. Села и оглянулась – палатка была пуста. Постель Малика так и лежала свернутой, и девушка с испугом поняла, что он так и не вернулся после их ссоры.

Она завернулась в шаль и вышла на улицу. Стоял предрассветный час, когда просыпаются птицы, а женщины разжигают костры, начиная готовить. Эми с любопытством оглянулась и сразу же осознала, что так беспокоит ее.

И мужчины, и лошади исчезли. С ними исчез и характерный, привычный шум, а внезапно наступившая тишина казалась странной и пугающей.

Женщины двигались по лагерю, словно тени, занимаясь своими обычными делами. На Эми они не обращали ни малейшего внимания, словно она была частью утреннего тумана, ползущего сквозь деревья.

Эми наблюдала за ними, недоумевая, почему они одни в лагере. Спросить было некого. Насколько она поняла, Малик единственный из всех обитателей лагеря владел английским, а ее турецкий ограничивался лишь несколькими самыми необходимыми словами и фразами.

Все вокруг казались спокойными. Ни в поведении, ни в выражении лиц не было заметно тревоги, и Эми почти позавидовала этой способности принимать изменившуюся ситуацию такой, как она есть.

Она прекрасно понимала, что никогда на сможет стать настолько отрешенной. Всегда хотела знать причины и необходимые подробности любой ситуации, а невозможность узнать и понять огорчала и раздражала ее.

Этот день оказался самым длинным в жизни Эми. Она понятия не имела, что происходит, и вокруг не было никого, кто мог бы сказать ей это. Уже в сумерках, когда она больше не могла выносить создавшееся положение, девушка нашла Матку, которая преспокойно что-то шила, и спросила ее по-английски:

– Где все мужчины?

Старуха посмотрела на нее, явно не понимая, и лишь пожала плечами.

Малик-бей, – тщательно произнесла Эми, надеясь, что Матка поймет хоть это. Потом она развела руками, показывая, что его нигде нет, и изобразила, будто ищет по всем углам.

– Где он? – спросила она.

На лице Матки изобразилось понимание, но она так ничего не сказала и снова занялась шитьем. Расстроенная, Эми ушла, надеясь найти кого-нибудь более толкового. Мимо с ведром воды прошла Риза – та девочка, которая помогала Эми принимать ванну. Эми схватила ее за руку и разыграла ту же пантомиму.

– МАХАЛЛ АРМЕНИА, – ответила девочка. Даже Эми поняла, что это значит; она слышала это выражение от Малика. Армянский квартал в Константинополе.

– Зачем? – спросила Эми, подняв плечи и вопросительно вскинув брови.

– Танзимат, – произнесла Риза. – Революция.

«Революция? – подумала Эми, глядя вслед девочке. – Что это значит? Они же всегда заняты революцией – в ней смысл их жизни».