Преступление - Ирвин Уэлш

— По-моему, он не тот парень, о котором ты, Джонни, подумал. — Ухмылка Ланса адресована Ленноксу. — Но мне тут сказали, ты продажами занимаешься.

Дались им эти продажи, думает Леннокс. Шифр у них такой, что ли?

— Нуда.

— Я тоже, — улыбается Ланс. Стэрри сдавленно хихикает.

— Задницей чую, этот парень совсем не такого рода коммерсант, как ты, — смеется Джонни.

— Пожалуй, — скорбно произносит Ланс Диринг. — И все же я считаю, что существуют только два вида коммерсантов: хорошие и плохие. Верно, Рэй?

Леннокс молчит, по тому как Стэрри покусывает губы, ясно: именно с Дирингом и Джонни она и разговаривала по телефону. Для Робин их приход полная неожиданность, причем не из приятных. Леннокс самоустраняется, садится на пуф. В подобных ситуациях всегда лучше молчать, это он давно понял.

Леннокс шарит глазами по комнате, и всякий раз взгляд его возвращается к ногам, бедрам или заднице Робин. Он понимает, что хочет переспать с ней, но, к стыду своему, уверен: хочет только из-за того, что шансы с появлением Ланса и Джонни резко сократились. Этак у любого встанет. В условиях конкуренции.

От внушительной белой горки на столике Леннокс отделяет себе очередную дорожку. Товар принадлежит Стэрри; она водрузила пакет на стол, хотя вероятность, что девочка придет снова, остается. Леннокс втягивает дорожку. Смотрит на стену: там висит принт с изображением полуобнаженной женщины. Снова прикидывает, что связывает Робин с Лансом и Джонни. Тревога, вызванная их появлением, улетучилась. Страх испаряется, Леннокс с наслаждением добивает остатки. Теперь в нем только черная ярость, ледяная, однородная. Он больше не думает о Бритни Хэмил, хотя и знает: если эта мысль явится снова, за смерть девочки он убьет всякого.

Он хочет кого-нибудь убить. Тумак, пинок, даже травма его не устроят. Бешенство разливается по венам подобно яду. О, такие лица ему не раз встречались: у Диринга насмешливая, безгубая улыбка, так мог бы улыбаться ящер; у Джонни несытый взгляд. Этим двоим и невдомек, какая опасность над ними нависла. Леннокс скрипит зубами, прекращает это занятие, только вообразив, как трескается эмаль. Но он полицейский. Да еще за границей. Успокойся, мать твою,

Леннокс идет на кухню, тащит из холодильника очередное пиво. Пиво нивелирует приступы кокаинового бешенства. Робин плетется следом. Он хочет трахнуть ее и поубивать остальных. Даже Стэрри. Стэрри первую. Что-то в ней подозрительное. Она как Протей: вот только что предлагала себя, а вот уже исходит злобой и выпитого ни в одном глазу. Контролирует ситуацию. С приходом Диринга и Джонни Стэрри изменилась. Леннокс это физически чувствует. В глазах у нее читает. Может, все из-за кокаина. Хороший товар. Почти без химии. Может, все потому, что он, Леннокс, больше других вынюхал. Не предложить ли Стэрри денег? В кармане пачка двадцаток.

Ленноксовы мысли не дают заднего хода, боковые ветки тоже не предусмотрены. Ход сугубо линейный, обороты набраны, локомотив мчится к пункту назначения, давно известному и неизменному.

И остановить локомотив способна лишь очередная доза. Кокаин. Кокаин поможет обогнать мысли. Леннокс чуть не бежит обратно в гостиную, Робин тащится за ним, бухтит о гороскопе на сегодня. Леннокс берет со стола «Идеальную невесту». Дорожки, которые он прикрыл журналом, в полном порядке. Стэрри наклоняется, удлиняет их — для Ланса и Джонни.

Ни Ланс, ни Джонни, ни Стэрри больше не внушают подозрений, они вообще не люди, их функция — доставать кокаин. В Ленноксе закипает упрямое ощущение вседозволенности. Он в отпуске. К черту умницу-разумницу Труди. У Стэрри обнаруживается еще один приличный пакет кокаина. Теперь точно проймет. Ночь будет долгая. Долгая-долгая ночь уместится в полчаса.

Вдохнем еще по дорожке. Никогда Ленноксова потребность в наркотиках не достигала такой интенсивности. Они, необстрелянные полицейские, бывало, собирались в «Винограде» или у кого-нибудь на квартире, чаще всего у Леннокса, шумно хвастали, как убрали этого урода, да поставили на место того козла, да посадили небезызвестного ублюдка, да скоро доберутся и до небезызвестного отморозка. Впрочем, настоящий сарказм на преступников не разбазаривали, его берегли для власть имущих: высших полицейских чинов, а еще политиков, как местного, так и государственного уровня. Именно эти кретины портили жизнь, мешали работать.

Леннокс прошел курс реабилитации и до сих пор посещает собрания, или, на его жаргоне, сходки «Анонимных наркоманов». Ему известно, как действует наркотик: сплющивает тебя, словно какую-нибудь ромашку для гербария. Ты вроде ты, но вместо трех измерений существуешь в одном. Дерганый, вырванный с корнем, ты даешь волю сарказму, в тебе доминирует ощущение вседозволенности — словесной, физической и сексуальной.

Девушка, ну та, в Таиланде; она же была совсем дитя.

Мальчишник в Бангкоке. Девушки очень юные, но с этими азиатками никогда не угадаешь — такие они миниатюрные. И вообще, мы были на отдыхе. Напились в баре «Панкин». У меня на коленях тайка, выкрашенная в блондинку. Нотменов пьяный шепоток:

— Хочешь узнать кискину масть — смотри на брови, а не на волосы.

Вот интересно, вписался бы в нашу компанию “Правильный Джордж Марсден, любитель отутюженных костюмов? Может, окажись он тут, повел бы себя как положено полицейскому? А как положено вести себя работникам правоохранительных органов, когда они не при исполнении? Служба службой, а отдых отдыхом.

И тут я увидел, что Гиллман тоже держит на коленях девушку. Точнее, девочку. Я ему сказал что-то типа «поищи кого постарше», а он:

— Ей за это платят, значит, все путем.

Я был пьян. Мы повздорили. Я спихнул с колен свою «блондинку». Спихнул с Гиллмановых колен Гиллманову девочку. Гиллман вскочил. Головой долбанул меня в лицо, обрушил на пол. Потом уже Нотмен довел меня до такси. Бангкокские врачи мне битый час нос вправляли, и все равно он теперь кривой. Потом я узнал, что за мое заступничество поплатилась Гиллманова девочка. Он на нее сорвался. Она была совсем ребенок. Сначала маленькая тайка, потом Бритни...

Хватит рефлексировать.

Порошок попадает на слизистую. Образ Бритни вытесняет реальная женщина, соблазнительная в своей неряшливости.

Робин. Приторно-девчачий голосок становится сексуальным. Красавица с Юга: Скарлетт О’Хара. А Ретт Батлер, конечно, он. «Я сама с Алабамы...»

— Расслабиться не хочешь, красавчик? — мурлычет Робин.

Ленноксу известно: одного ощущения, что готов оттрахать весь мир, недостаточно, нужен экстрим, бешеный, извращенный экстрим, чтобы его вялый пенис хоть мало-мальски затвердел.

— Погоди, — мямлит он, наливает водки.

Он будто сам себе яму вырыл.

На пуф пикирует Ланс Диринг, начинает грузить разговорами о рыбалке. Леннокс знает — это кокаин подействовал, Диринг сейчас не Диринг, вот и пытается материализоваться: он здесь, он сильный, он главный.