Вдали от обезумевшей толпы - Томас Гарди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Мэтью Марк, вы сказали? Говорите же, я не собираюсь вас обижать, ласково добавила юная фермерша.
- Мэтью Мун, мэм, - поправил Генери Фрей сзади, из-за самого ее стула.
- Мэтью Мун, - повторила про себя Батшеба, пробегая блестящими глазами список в книге. - Десять шиллингов два с половиной пенса, правильно тут подсчитано?
- Да, мисс, - чуть слышно пролепетал Мэтью, голос его был похож на шорох сухих листьев, тронутых ветром.
- Вот, и еще десять шиллингов. Следующий, Эндрыо Рэнди, вы, кажется, только что поступили к нам. Почему вы ушли с вашего последнего места?
- Пр-пр-про-шш-шу, ммэм, пр-прр-прр-прош-шш...
- Он заика, мэм, - понизив голос пояснил Генери Фрей, - его уволили, потому как он только тогда внятно говорит, когда ругается, вот он, значит, своего фермера в таком виде и отделал, сказал ему, что он, мол, сам себе хозяин. Он, мэм, ругаться может не хуже нас с вами, а говорить так, чтобы не спотыкаясь, - это у него никак не выходит.
- Эндрью Рэнди, вот то, что вам причитается, - ладно, благодарить кончите послезавтра.
- Миллер Смирная... о, да тут еще другая, Трезвая - обе женщины, надо полагать?
- Да, мэм, мы тут, - в один голос пронзительно выкрикнули обе.
- Что вы делаете на ферме?
- Мусор собираем, снопы вяжем, кур да петухов с огородов кыш-кышкаем, почву для ваших цветочков колом рыхлим.
- Гм... Понятно. Как они, ничего эти женщины? - тихо спросила она у Генери Фрея.
- Ох, не спрашивайте, мэм! Непутевые бабенки, потаскушки обе, каких свет не видал! - захлебывающимся шепотом сказал Генери.
- Сядьте.
- Это вы кому, мэм?
- Сядьте.
Джозеф Пурграс сзади на скамье даже передернулся весь, и во рту у него пересохло от страха, как бы чего не вышло, когда он услышал краткое приказание Батшебы и увидел, как Генери, съежившись, отошел и сел в углу.
- Теперь следующий. Лейбен Толл, вы остаетесь работать у меня?
- Мне все одно, у вас или у кого другого, мэм, лишь бы платили хорошо, - ответил молодожен.
- Верно, человеку жить надо! - раздалось с того конца зала, куда только что, громко постукивая деревянными подошвами, вошла какая-то женщина.
- Кто эта женщина? - спросила Батшеба.
- Я его законная супруга, - вызывающе отвечал тот же голос.
Обладательница этого голоса выдавала себя за двадцатипятилетнюю, выглядела на тридцать, знакомые утверждали, что ей тридцать пять, а на самом деле ей было все сорок. Эта женщина никогда не позволяла себе, как некоторые иные молодые жены, выказывать на людях супружескую нежность, быть может, потому, что у нее этого и в заводе не было.
- Ах, так, - сказала Батшеба. - Ну что же, Лейбен, остаетесь вы у меня или нет?
- Останется, мэм, - снова раздался пронзительный голос законной супруги Лейбена.
- Я думаю, он может и сам за себя говорить?
- Что вы, мэм! Сущая пешка! - отвечала супруга. - Так-то, может, и ничего, да только дурак дураком.
- Хе-хе-хе! - захихикал молодожен, весь перекорежившись от усилия показать, что он ничуть не обижен таким отзывом, потому что, подобно парламентскому кандидату во время избирательной кампании, он с неизменным благодушием переносил любую взбучку.
Так, один за другим, были вызваны все остальные.
- Ну, кажется, я покончила с вами, - сказала Батшеба, захлопывая книгу и откидывая со лба выбившуюся прядку волос. - Что, Уильям Смолбери вернулся?
- Нет, мэм.
- Новому пастуху нужно подпаска дать, - подал голос Генери Фрей, снова стараясь попасть в приближенные и подвигаясь бочком к стулу Батшебы.
- Да, конечно. А кого ему можно дать?
- Каин Болл очень хороший малый, - сказал Генери, - а пастух Оук не посетует, что ему еще лет мало, - добавил он, с извиняющейся улыбкой повернувшись к только вошедшему пастуху, который остановился у двери, сложив на груди руки.
- Нет, я против этого не возражаю, - сказал Габриэль.
- Как это ему такое имя дали, Каин? - спросила Батшеба.
- Видите ли, мэм, мать его бедная женщина была, неученая. Святое писание плохо знала, вот, стало быть, и ошиблась, когда крестила, думала это Авель Каина убил, ну и назвала его Каином. Священник-то ее поправил, да уж поздно; из книги церковной никак нельзя ничего вычеркнуть. Конечно, это несчастье для мальчика.
- Действительно, несчастье.
- Ну да уж мы стараемся смягчить. Зовем его Кэйни. А мать его, бедная вдова, уж так горевала, все глаза себе выплакала. Отец с матерью у нее совсем нехристи были, ни в церковь, ни в школу ее не посылали, вот так оно и выходит, мэм, родителевы грехи на детях сказываются.
Тут мистер Фрей придал своей физиономии то умеренно меланхолическое выражение, кое приличествует иметь соболезнующему, когда несчастье, о котором идет речь, не задевает кого-нибудь из его близких.
- Так, очень хорошо, пусть Кэйни Болл будет подпаском. А вы свои обязанности знаете, вам все ясно, - я к вам обращаюсь, Габриэль Оук?
- Да, все ясно, благодарю вас, мисс Эвердин, - отвечал Оук, не отходя от двери. - Если я чего-нибудь не буду знать, я спрошу.
Он был совершенно ошеломлен ее удивительным хладнокровием. Конечно, никому, кто не знал этого раньше, никогда бы и в голову не пришло, что Оук и эта красивая женщина, перед которой он сейчас почтительно стоял, могли быть когда-то знакомыми. Но, возможно, эта ее манера держаться была неизбежным следствием ее восхождения по общественной лестнице, которое привело ее из деревенской хижины в усадебный дом с крупным владеньем.
Примеры этого можно найти и повыше. Когда Юпитер со своим семейством (в творениях позднейших поэтов) переселялся из своего тесного жилища на вершине Олимпа в небесную высь, его речи соответственно становились значительно более сдержанными и надменными.
За дверью в передней послышались размеренные, грузные и в силу этого не слишком торопливые шаги.
Все хором:
- Вот и Билли Смолбери вернулся из Кэстербриджа.
- Ну, что вы узнали? - спросила Батшеба, после того как Уильям, дойдя до середины зала, достал из шляпы носовой платок и тщательно вытер себе лоб от бровей до самой макушки.
- Я бы раньше вернулся, мисс, да вот непогода, - сказал он, тяжело потопывая сначала одной, потом другой ногой; тут все уставились ему на ноги и увидели, что сапоги его облеплены снегом.
- Давно собирался, высыпал-таки? - сказал Генери.
- Ну что же насчет Фанни? - спросила Батшеба.
- Так вот, мэм, ежели так без обиняков прямо сказать, сбежала она с солдатами.