Пир - Мюриэл Спарк

— Но дядя Магнус имел в виду переносный смысл.

— И почему надо вечно смеяться, когда он читает баллады? — сказала Маргарет. — Взяла бы да в лицо у него спросила, что он имеет в виду.

Когда Маргарет говорила так, Юнис всегда терялась.

Но теперь, годы спустя, когда Маргарет вернулась домой после убийства в монастыре, оба они, Дэн и Грета, были напуганы, и не без оснований. Потому что эту способность Маргарет — оказываться близ места трагедии — ни с какой разумной точки зрения абсолютно нельзя было объяснить. Будь они в состоянии счесть (надо отдать им должное, никто другой тоже не мог бы счесть), что нет ни малейшей — реальной, физической, психологической — связи между поведением самой Маргарет и тем, что происходит с ней рядом, Дэну с Гретой конечно бы полегчало. А так на душе у них вечно кошки скребли. Что вполне можно понять. Разобрались они в Маргарет или не разобрались, они невольно ждали в ужасе новых кошмаров.

— Все оттого, что она снюхалась с Магнусом, — сказал Дэн. — Может, надо их держать друг от друга подальше?

— Поздно, — сказала Грета. — Как ты ей запретишь его навещать?

Дэн, влюбленный в дочку, честно говоря, предполагал, что на фоне брата он явно выигрывает. Он-то знал, что Маргарет напускает на себя доброту, ей вовсе несвойственную. Зачем? Что она этим хочет прикрыть? «Я действительно думаю, — говорила Маргарет, — что хоть кому-то из нас надо навещать дядю Магнуса. Мне не трудно сидеть за рулем. В конце концов, иногда приходится думать о les autres, разве ты не согласен?»

Магнус явился на воскресенье в Черненький Дом сразу после возвращения Маргарет из монастыря. Конечно, они снюхались; это был старый союз. Дядю Магнуса, впрочем, вообще любили в семье. Хоть он явно был сумасшедший, но зато наименее скучный во всем широком кругу, включавшем брата, невестку и четырех племянниц.

— Тебе надо замуж, — сказал он Маргарет, когда они остались вдвоем. — Я давно об этом подумываю.

— Знаю. Тебе кажется, у меня дурной глаз?

— Кажется? Я это знаю. Это очевидно. Даже до твоих кочаноголовых родителей и сестриц, кажется, наконец-то дошло.

— Знаешь что, — сказала Маргарет, — мне надоело быть пассивным носителем несчастья. Меня это унижает. И я вот думаю, не пора ли мне взять собственные жизнь и судьбу в свои руки и активно содействовать тому, чтоб несчастья происходили. Чем-то в таком духе хотелось бы заняться.

Она сидела с Магнусом рядышком на софе, откинув назад рыжие волосы, — ну просто студентка последнего курса, вдумчиво обсуждающая свою карьеру с любимым наставником.

— Творить зло? — предложил Магнус.

— Да, думаю, я смогу.

— Такое намерение — само по себе уже есть зло, — проговорил Магнус с равнодушно-усталым видом профессора, у которого на сегодня назначено еще двое-трое студентов.

— Приятно слышать, — сказала Маргарет.

В следующее воскресенье Магнус явился в куда более маниакальном состоянии, чем привыкли выносить Дэн и Грета. Откуда он брал такое количество диких рубашек, ни Дэн, ни Грета просто не постигали. На вопросы их он отвечал уклончиво: «А, рубашки, да так, попадаются». Или прямой ложью: «Рубашки? Просто санитара посылаю в соседний магазин. Там есть всех цветов». Позже выяснилось, что Магнус получал посылки из Мексики, Калифорнии, как и с лондонского Чаринг-Кросс. Кто спорит, Магнус потрясающе умел устроиться. Только дикие, буйные припадки безумия, длившиеся, несмотря на все таблетки, даже недели по три подряд, отличали его от обыкновенного шотландского чудака и вызывали необходимость постоянного пребывания в лечебнице. Но поскольку на люди он появлялся лишь в периоды успокоения, большинство сограждан считало, что с Магнусом все в порядке.

В то воскресенье он был в фиолетовой рубашке при огненно-алом галстуке.

— На телевидении приготовился выступать, а, Магнус? — спросил Дэн.

— А-а, ты насчет моей рубашки. Чистая зависть. На себя посмотри: тусклый свитер из дешевой занюханной лавки. Я бы с тобой не поменялся, хоть ты меня озолоти.

После обеда Магнус пошел прогуляться с Маргарет. В сыром лесу путались под ногами прошлогодние листья. Навстречу с тропы поднимался весенний дух. «Я список составил», — сказал Магнус, вынул из кармана сложенный лист бумаги и развернул.

— Что за список?

— Список холостяков из богатых семей, достойных на тебе жениться.

— Список? Целый список? — удивилась Маргарет и взяла у него бумагу.

— Ты выйдешь, конечно, только за одного.

— Но я же никого тут не знаю.

— Тебе только одного надо знать. Я бы на твоем месте его булавкой отметил.

— А потом?

— Потом его придется улавливать. Есть тысячи способов. Но если ты хочешь иметь будущее, моя милая Маргарет, — только замуж, притом, замуж удачно.

Несколько недель спустя Маргарет была введена в один из элегантных лондонских офисов Уоррена Макдаермида, главного директора фирмы Макдаермида и Райса, владельцев супермаркетов и телевизионных станций по всему югу Англии, с множеством филиалов, занятых продажей видеокассет, стиральных машин, микроволновых печей, ванн-джакузи и прочих товаров, почти еженедельно включавших новую компанию в список дочерних фирм. Уоррен Макдаермид был единственный сын Дервента Макдаермида, старшего партнера в этой обширной торговой империи. Маргарет его выловила булавкой из списка кандидатов на брак, представленных дядей Магнусом. Как ему удавалось выискивать этих богатых, свободных молодых людей по всей стране, была — да, действительно, тайна; собственно, не такая уж тайна, если учесть массу свободного времени и, не в последнюю очередь, маниакальную целеустремленность дяди Магнуса. У него были и деньги, и возможность скупать все желтые и глянцевые издания; за предметами столь безопасными не возбранялось кого-то послать. В его распоряжении были радиопрограммы, новости биржи и телевизор. Но как он составил свой список всего за три недели, вот в чем чудо.

Подцепив булавкой Уоррена Макдаермида, Маргарет раздобыла его снимок в рекламном агентстве и, найдя физиономию сносной, позвонила в офис и позвала его к телефону. И была направлена к секретарше.

— Я хотела бы взять интервью у мистера Уоррена Макдаермида, — сказала Маргарет, — для газеты «Индепендент». — Она рассчитала, что, если засыпется, в этом органе к ней отнесутся гуманней, чем в остальных. — Я участвую в серии статей о наших яппи, то есть самых успешных молодых людях, и мистер Макдаермид — как раз то, что нам нужно, — сказала Маргарет.

Уоррен Макдаермид согласился ей уделить полчаса, от двенадцати сорока пяти до часа пятнадцати. Он только что вернулся из Франкфурта.

— Как вы путешествуете, мистер Макдаермид?

— О, на личном самолете, — был ответ. — Положение обязывает.

Лет двадцати восьми, чисто выбритый, лоснящийся от крема. Вся неприятность в том, что он даже не глянул на Маргарет. Можно подумать, перед ним была толстая шестидесятилетняя каракатица, а не высокая, стройная двадцатилетняя девушка с дивной гривой темно-рыжих волос. Все время он смотрел чуть левей, на стену против бюро, где висел классический морской пейзаж, явно от «Сотбис». Прикидывал, видно, не переплатила ли фирма.