Матерь Тьмы - Фриц Лейбер

Франц вскарабкался на самую вершину. На зеленом поле внизу уже не было ни игравших девочек, ни сопровождавшей их женщины, ни взрослой пары, и ни одного животного. Впрочем, едва он успел осознать все это, как большая собака (один из доберманов или какая-то еще?), двигаясь в его направлении, вприпрыжку перебежала поле и исчезла за нагромождением камней у подножия склона. Только что пришедшую ему в голову мысль убежать туда, откуда пришел, он поспешно выкинул из головы: не хватало еще наткнуться на эту собаку (А может быть, и не только эту? А может быть, и не только собаку?), выпущенную на охоту. По эту сторону Корона-Хайтс слишком много укромных мест.

Осмотревшись вокруг, Франц быстро спустился, встал на свое каменное сиденье, собрался с духом и всматривался в городской пейзаж, пока не нашел щель, где пряталось его окно. Там уже было совсем темно, так что он ничего не смог бы разглядеть даже в бинокль.

Он ссыпался на тропинку, бросая быстрые взгляды по сторонам и без стеснения хватаясь руками за что попало, подобрал разбитый бинокль и сунул его в карман, хотя ему не понравилось, как брякало внутри выпавшее из крепления стекло. Если уж на то пошло, может быть, это не стекло брякало, а гравий скрипел под его осторожными шагами; выдать человека могут даже такие тихие звуки.

Одно мгновение осознания не может так сильно изменить человеческую жизнь, правда? Но оно смогло!

Франц попытался разобраться в своей реальности, не теряя при этом бдительности. Начать с того, что никаких параментальных сущностей не бывает – это всего лишь элементы псевдонауки, которую де Кастри создавал, начиная с 1890-х годов. Но он собственными глазами видел одну из них, а ведь, как сказал Сол, не существует никакой реальности, кроме непосредственных ощущений человека (зрение, слух, боль), которые реальны. Отрицая свой разум, отрицая свои ощущения, ты отрицаешь реальность. Даже попытки рационального осмысления означают отрицание. Но, конечно, бывают и ложные ощущения – оптические и другие иллюзии… Ага, как же! Попробуй убедить себя, что прыгающий на тебя тигр – иллюзия. Такое, безусловно, открывает простор для галлюцинаций и, собственно, безумия. Элементы внутренней реальности… И кто определит, насколько далеко зашла эта внутренняя реальность? Это ведь тоже Сол рассуждал: «Кто поверит сумасшедшему, если он скажет, что только что видел призрака? Внутренняя это или внешняя реальность? И кому тогда рассказывать?» В любом случае, сказал себе Франц, необходимо твердо помнить, что он, быть может, сошел с ума, – и ни на мгновение не забывать о такой возможности!

Обо всем этом Франц думал на ходу, осторожно, внимательно и все же довольно быстро спускаясь по склону немного в стороне от гравийной дорожки, чтобы производить меньше шума (готовился отскочить в сторону, если что-нибудь бросится на него). Он непрерывно осматривался по сторонам и оглядывался назад, отмечая места, где можно бы укрыться, и расстояния до них. Создалось впечатление, что за ним следует нечто, довольно крупное и удивительно умное, быстро перемещающееся от одного укрытия к другому, нечто такое, что он видел (или думал, что видел) только краем глаза. Одна из собак? Или не одна? Возможно, подстрекаемые жизнерадостными, быстроногими маленькими девочками. Или?.. Он поймал себя на том, что представляет собак в виде пауков, только пушистых и больших. Однажды в постели Кэл, руки, ноги и груди которой казались очень бледными в первых лучах рассвета, рассказала ему свой сон, в котором две большие борзые, следовавшие за ней, превратились в двух таких же больших и элегантных пауков с кремовым мехом.

А что, если сейчас произойдет землетрясение (надо быть готовым ко всему), коричневая земля разверзнется дымящимися трещинами и поглотит его преследователей? И его самого заодно?

Франц добрался до подножия холма и вскоре уже шагал по петляющей тропинке рядом с Музеем для юношества Жозефины Рэндалл. Ощущение, будто его преследуют (или, скорее, ощущение того, что преследователи находятся совсем рядом), ослабло. Было хорошо снова оказаться рядом с человеческими жилищами, невзирая на то, что они казались пустыми, и даже на то, что постройки были как раз такими объектами, за которыми могли прятаться некие сущности. В этом месте мальчиков и девочек учили не бояться крыс, летучих мышей, гигантских тарантулов и других живых существ. И где же эти дети? Неужели какой-то мудрый Крысолов увел их всех прочь, подальше от сгущающейся угрозы? Или они погрузились в грузовик с надписью «Уличный астроном» и отправились к другим звездам? Из-за землетрясений и массового размножения больших бледных пауков и еще менее благонравных существ Сан-Франциско теперь значительно проигрывает по части безопасности. Ох и дурак же ты! Смотри! Смотри!

К тому времени, когда он оставил позади низкое здание, спустился по наклонной площадке автостоянки, миновал теннисные корты и, наконец, добрался до короткой тупиковой улочки, служившей границей Корона-Хайтс, его нервы немного успокоились и сумбур в мыслях несколько улегся, хотя он и содрогнулся всем телом, услышав донесшийся откуда-то резкий визг резины по асфальту, и на мгновение подумал, что машина, припаркованная на другом конце улицы, которую он пересекал, сорвалась с места и ринулась на него, управляемая двумя маленькими надгробьями-подголовниками.

Уже когда Франц приближался к Бивер-стрит по узкой общественной лестнице между двумя домами, его посетило еще одно быстрое видение, в котором за спиной у него произошло локальное землетрясение и Корона-Хайтс содрогнулся, но остался невредим, а затем поднял огромные коричневые плечи и каменную голову и стряхнул с себя Музей для юношества, открытый Жозефиной Рэндалл, готовясь спуститься в город.

На идущей все так же вниз Бивер-стрит ему наконец начали попадаться люди; хоть и немного, но все же… Он вспомнил, как будто это было в другой жизни, что намеревался навестить Байерса (и даже договорился с ним об этом по телефону), и подумал, стоит ли это делать. Франц никогда не бывал у этого человека дома и встречался с ним здесь же, в Сан-Франциско, но в квартире их общего знакомого в Хейте. Кэл сказала, что, по чьим-то рассказам, обитель Байерса – жутковатое место, хотя, глядя снаружи на этот дом, покрытый свежей оливково-зеленой краской с тонкой золотой кромкой, этого не подумаешь.

Решение оформилось само собой и практически без его участия: стоило пересечь Кастро-стрит, как за спиной пронзительно взвыла «Скорая помощь», приближавшаяся к пересечению с Бивер; отвратительный нервный звук, внезапно достигший невыносимой громкости, когда машина въехала на перекресток, буквально катапультировал Франца по ступенькам к оливковой двери с золотыми арабесками и заставил его постучать в дом бронзовым молотком, выполненным в форме античного Тритона.

Он понял, что мысль отправиться куда угодно, только не домой, кажется ему очень привлекательной. Дом был так же опасен, как Корона-Хайтс, а возможно, даже опаснее.

После невыносимо долгой паузы полированная латунная ручка повернулась, дверь начала открываться, и голос, звучный, как у Винсента Прайса в его лучшие годы, произнес:

– Вот этот стук можно по заслугам назвать стуком. О, это же Франц Вестен. Входите, входите. Но у вас, мой дорогой Франц, такой потрясенный вид, что можно заподозрить, будто вас доставила та самая «Скорая помощь», которая только что провыла под окнами. Что еще умудрились сотворить эти злобные, непредсказуемые улицы?