Клуб неверных мужчин - Фридрих Незнанский

Он отвернулся к окну, начал разбираться с изводящими его чувствами. Червь копошился в подсознании, не мог найти дорогу, чтобы выбраться в сознание. Это не могло быть ошибкой, с Евгенией Геннадьевной Мещеряковой в этом деле действительно что-то было не в порядке. Он повернулся. Она стояла рядом, смотрела на него большими зелеными глазами.

— Итак, Евгения Геннадьевна.

— Начинаем, Александр Борисович, — ей было трудно улыбаться, но она старалась, — Ничего такого я не замечала. Именами Жанна и Анюта Роман не оперировал. Разумеется, он не святой, до меня у него были женщины, случались настырные и без моральных ограничений. Была у него до меня некая Люба — между нами говоря, жалкая и ничтожная личность. Тоже какая-то там художница… Ко всем ее достоинствам, еще и полная дура. Рома с ней расстался и правильно сделал — свяжись он с ней всерьез и надолго, неизвестно, чем бы закончилась их связь. Она бы выжала из него все соки. Знаете, как она оскорбилась, когда он объявил, что больше не хочет ее видеть! Пупсик земли, блин… — Турецкий заметил, как сжались кулаки у женщины, в глазах зажглась ненависть собственницы. — Она продолжала досаждать, обрывала телефон, кричала, что не оставит это просто так, что он не понимает своего счастья. Доходило до того, что она врывалась к нему в студию, а однажды озверела настолько, что на глазах Романа подняла с земли камень и разбила стекло его машины… Коллеги предложили Роману обратиться в милицию, но он так и не решился, отвез машину в автосервис… После этого эпизода Люба, кажется, поумнела, оставила его в покое…

— А вы часто бывали в студии у Романа?

— Что вы, — она решительно замотала головой, — я никогда не бывала в студии у Романа. Этого еще не хватало для полного счастья. Чтобы меня обсуждали там, оценивали? Знаете, я человек домашний, ценю уют, комфорт. Да и Роман, собственно, не был таким уж гулякой. Случались, конечно, срывы, пропадал, приходил выпившим… С кем такое не случается? Вы бы слышали, какими словами крыл он нашу изнеженную, разучившуюся мыслить богему… Люба была у него до меня, поэтому связанными с ней впечатлениями мне насладиться не довелось. Я бы ей, конечно, показала кузькину мать… Ему временами звонили коллеги по изобразительному цеху, прорывались какие-то почитатели, пару раз звонили люди, мало смыслящие в искусстве и считающие его творчество бездарной мазней. Но мы всегда относились к этому спокойно, всем не угодишь, — мы нормальные люди, понимаем. Такого, чтобы его сильно расстроило чье-то заявление, я не припомню… — она наморщила лоб. — Нет, серьезно, Александр Борисович, если бы было подобное, я бы непременно сказала. Не припоминаю…

— Если припомните, то непременно скажите, — улыбнулся Турецкий.

Не срабатывало что-то с последним визитом.

— Вы не откажетесь проехать со мной до квартиры Романа? — вкрадчиво предложил он. — Может быть, на месте вы что-нибудь вспомните. Подходящая обстановка, знаете ли, способствует работе памяти.

— Охотно, — кивнула Евгения. — Хотя не думаю, что обстановка жилья Романа сильно облегчит мое состояние. Но если вам это надо… Вот только, простите, ключей у меня нет, — она удрученно развела руками. — Так уж получилось, что когда мы встречались в последний раз, — а это было во дворе его дома, Роман вернулся с работы, — выяснилось, что он забыл в студии ключи, у меня был дубликат, я открыла дверь, да так благополучно и забыла ключи на гвоздике. Даже и не знаю, что с ними сделала милиция, может, держит у себя, как «вещественное доказательство», может, отдали в управляющую компанию.

— Разберемся, — кивнул Турецкий. — Давайте прокатимся. Не волнуйтесь, я отвезу вас обратно. Собирайтесь, а я пока позвоню.

Он выбрался в прихожую, постоял минутку, работая ушами. Покосился в сторону коридора. Он слышал, как Евгения хлопала дверцами шкафа, возилась у себя в комнате. Он позвонил Виллису.

— Надеюсь, ты еще работаешь?

— В основном, впустую, Александр Борисович, — отозвался «прикомандированный» молодой работник. — Как-то не по себе мне — копаться в подноготной этих несчастных вдов. Знаете, Александр Борисович, начинаю приходить к мысли, что мы копаем не там. Не пора ли оставить их в покое?

— Прихожу к аналогичной мысли, — согласился Турецкий. — Ладно, стадию вдов благополучно проехали. Вернемся к ней, буде возникнет нужда. Приступаем к стадии безутешных невест, — он понизил голос. — С родителями Мещеряковой органы контактировали?

— Так точно, Александр Борисович. Когда проверяли ее алиби. Милые интеллигентные люди. Такая, знаете, старая московская закваска.

«Что бы ты знал о старой московской закваске», — подумал Турецкий.

— Мать Мещеряковой преподает на кафедре политехнического института — давно пора на пенсию, но, видимо, настолько ценный работник, что ее не отпускают. Отец Мещеряковой — кандидат технических наук, высокооплачиваемый работник в Московском государственном университете. Автор множества работ — в России и за рубежом, лауреат каких-то там прерий… Алиби своей дочери они с удовольствием подтвердили, причем, у следователей не возникло ощущения, что родители выгораживают дочь. И стрелять она не умеет, никогда не держала в руках оружия, даже пневматической винтовки. Боялась оружия, как огня…

— Квартиру Кошкина осматривали?

— Обижаете, Александр Борисович. В квартире Кошкина я присутствовал лично. Там, похоже, делали перепланировку, снесли несколько стен, соорудие из трех комнат одну. Кубатура производит впечатление. Особенно на меня произвела, — всю жизнь, знаете ли, прожил в хрущевке…

— Ты еще не всю жизнь прожил, — буркнул Турецкий. — Поживешь и во дворце, я уверен. Мещерякова знает тебя?

— Ну, не близко… Но видела в числе негодников, которые вели с ней пристрастные беседы. А что?

— Ключи от квартиры где?

— М-м… — задумался Борис. — Один комплект нашли в квартире, другой комплект был на трупе. Родня пока не объявилась, претензий на квартиру не было. Один ключ, кажется, в управляющей компании… Про судьбу второго ничего не знаю. Квартира опечатана. Есть идеи, Александр Борисович?

— Добывай ключ и жди нас с Мещеряковой на хате Кошкина. Скоро будем.

— Слушаюсь, босс…

Было странное ощущение, что она не видела Бориса, отворившего им дверь. Смотрела сквозь него, словно он стеклянный, проигнорировала добродушное «здрасьте», вошла в квартиру осторожно, неуверенно. Дошла до проема, отделяющего прихожую от прочего пространства, оглянулась, нерешительно глянула на Турецкого. В этот момент она ему напомнила кошку, которую вносят в новую квартиру перед въездом жильцов. Борис и Турецкий переглянулись. Женщина не сдержалась— слезы потекли по щекам…

— Все в порядке, Евгения Геннадьевна? — тихо спросил Турецкий.

— Это не я придумала, — шмыгнула носом девушка. — Кто не умеет пользоваться счастьем, когда оно приходит, не должен жаловаться, когда оно уходит…

— О чем это она? — заворожено прошептал Борис, когда девушка вышла из прихожей.