Ночи Калигулы. Падение в бездну - Ирина Звонок-Сантандер

Гости приносили маленькому Домицию подарки: янтарные камушки — на счастье; волчий зуб — чтобы безболезненно прорезались зубки; маленький золотой меч и топорик — для защиты; кораллы — чтобы отпугивать чудовищ-ламий, ночами сосущих кровь мальчиков.

Преторианцы визгливо задули в трубы. В атриум вошёл император, дядя новорождённого.

— Покажи мне младенца, сестра! — громко, радостно крикнул Калигула.

Агриппина подхватила плетёную колыбель и поднесла брату. Гай Цезарь двумя пальцами приподнял вышитую пелёнку и с любопытством всмотрелся в лицо мальчика.

— Наша кровь! — удовлетворённо заявил он. — Как назвали?

Агриппина не успела ответить. Агенобарб жестом велел рабам подтащить кресло поближе к императору и вмешался в разговор:

— Мы ещё не успели дать имя.

— Может быть, ты, Гай, наречёшь нашего сына? — просительно улыбнулась Агриппина.

— Это — великая честь! — поспешно затряс отвисшим подбородком Агенобарб.

Калигула задумался. Поскрёб длинным ногтем затылок. И улыбнулся, заметив дядю Клавдия, жмущегося у стены позади гостей. Клавдий явился одним из первых. Поднёс в подарок новорождённому золотой амулет — две руки, скреплённые в пожатии. Гости, пришедшие позже, равнодушно оттеснили Клавдия. Он заискивающе улыбался, когда его небрежно толкали или наступали на ногу. Личное имя Клавдия было Тиберий.

— Назови ребёнка Тиберием! — злорадно улыбаясь, предложил Калигула. — В честь нашего почтённого дяди — Тиберия Клавдия Друза!

Клавдий расплылся в довольной улыбке. Наконец-то племянники выказывают ему положенное уважение!

Агриппина искоса глянула на Калигулу.

— Перестань издеваться, брат, — раздражённо попросила она. — Никогда я не назову сына в честь дяди — всеобщего посмешища!

Она говорила достаточно громко. Если Клавдий и не слышал нелестных слов племянницы, то слышали другие, стоящие ближе. И донесли из злорадства Клавдию. Он смутился и вжал седеющую голову в плечи.

Калигула наслаждался замешательством сестры. Ещё сильнее — замешательством Клавдия. Император обнял сестру за плечи и, гадко ухмыляясь, зашептал ей в ухо:

— Напрасно ты считаешь дядю дураком! Посмотри, как он старается прослыть умным! Даже в гости ходит с сочинениями древних историков. Они служат Клавдию, чтобы прикрываться от обглоданных костей, которые все швыряют в него.

Агриппина посмотрела на брата с печальной иронией. Она надеялась, что император предложит назвать младенца своим именем. Гай! Именно так звали Пассиена Криспа. Агриппина родила сына не от любовника. Потому и желала хотя бы назвать его в честь того, о ком мечтала лунной мартовской ночью в объятиях Агенобарба.

— Я решил дать сыну имя Луций, — заявил Агенобарб. — Отца моего звали Луций. Деда — Гней. Прадеда — Луций. Прапрадеда — Гней… — загибая толстые пальцы, он увлечённо пересчитывал меднобородых предков. Все они звались однообразно: или Луциями, или Гнеями.

— Пусть будет Луций, — Агриппина устало махнула рукой. Она склонилась над колыбелью и заботливо поправила ожерелье, повешенное на шейку ребёнка: мелкие золотые амулеты от сглаза, болезней и порчи.

— А я сказал — Тиберий! — капризно надулся Калигула.

Молчаливая Юлия Друзилла ласково коснулась его руки.

— Гай! Позволь родителям назвать младенца так, как они желают, — попросила она.

Калигула притянул к губам тонкие пальцы Друзиллы и поцеловал их с неповторимой нежностью.

— Хорошо, если ты об этом просишь, — согласно кивнул он.

Император взял сестру под локоть и вывел её из зала. Глаза обоих светились любовью и счастьем, словно у новобрачных, идущих от пиршественного стола в опочивальню.

Агенобарб провёл взглядом императора и подозвал раба-распорядителя.

— Выпроводи гостей, — велел он. — Я устал от шума. А мне ещё предстоит ехать в храм Юноны Люцины, сообщить о рождении сына.

Рабы разнесли гостям корзинки с угощением — чёрствым медовым печеньем. Это служило намёком, что пришла пора уходить. Агенобарб кисло улыбался. Ему не терпелось покончить с формальностями и вернуться в уютную опочивальню.

— Подать носилки! — раздражённо прикрикнул он на нерасторопную прислугу.

Носилки подали. Осмотрев их, Агенобарб решил, что незачем спускаться на землю, чтобы потом вновь забираться в носилки.

— Уберите их. Несите меня в кресле! — приказал он.

Агриппина догнала мужа около ворот. Схватилась за костяной подлокотник кресла и осуждающе посмотрела на него.

— Говори, чего ты хочешь?! — поморщился Агенобарб.

— Почему ты колебался признать сына? — сердито спросила она.

«Уже донесли! — надулся Агенобарб. — Кто из рабов несдержан на язык? Кого наказать примерно плетью?»

— Я?! — притворно удивился он. — Ну что ты, Агриппина! Я счастлив!

Она медленно качнула головой.

— Неправда! — серо-зеленые глаза женщины прищурились, пряча горечь и обиду. — Ты сказал: «От меня и Агриппины ничего хорошего родиться не может!»

В голосе жены Агенобарб уловил вызов.

— Иди домой, — смутившись, попросил он. — Тебе положено отдыхать.

— Впервые за долгие годы ты заботишься обо мне! — насмешливо ответила Агриппина. — Прячешь под заботой нежелание отвечать на неприятный вопрос!

— Ты стала дерзкой! — возмутился Агенобарб. — Пользуешься тем, что я не в силах отлупить тебя, как прежде. Не забудь: я могу велеть рабам проучить тебя за непослушание!

Агриппина презрительно скривила тонкие губы. Горделиво вздёрнула подбородок и ушла в дом. «Прежде издохнешь от обжорства!» — мстительно думала она.

Быстро пройдя по перистилю, она вошла в отдалённую тихую кубикулу. Эклога, напевая вполголоса, кормила младенца. С ревнивым отвращением Агриппина осмотрела полную грудь, к которой жадно присосался сын. Резким движением она выхватила Луция из чужих рук и прижалась лицом к жидким каштаново-рыжим волоскам.

— Ты не будешь грубым, как твой отец! — всхлипывая, шептала Агриппина. — Я приставлю к тебе лучших наставников, умнейших в Риме учителей.

Луций плакал. Материнское ожерелье больно царапало слабое тельце. Агриппина, не замечая этого, ещё крепче прижала к себе ребёнка.

* * *

В храме Юноны Люцины на Эсквилине появилась новая запись о рождении младенца мужского пола. В восемнадцатый день до январских календ, в год 790 от основания Рима, в семье консуляра Гнея Домиция Агенобарба родился сын — Луций Домиций Агенобарб. Будущий император Нерон.

Калигула помог Друзилле забраться в носилки. И улёгся рядом, велев рабам плотно задёрнуть занавески. Закинув руки за голову, он рассматривал резные узоры на колонках и молчал. Вспоминал Агриппину, заботливо склонившуюся над плетёной колыбелью.